Берен и Лютиэн

Ælfwīs · 1 Июн 2017

Спустя сто лет эта созданная Профессором Толкином история любви смертного мужчины и бессмертной эльфийки была опубликована.

Теперь ждём русского перевода.

LadyOlivia · 1 Июн 2017

Надеюсь, оригинал в России скоро появится. В противном случае штурмовать Ebay или Amazon

Elvenstar · 1 Июн 2017

«На моём девяносто третьем году, это может быть, последняя книга в длинной серии собраний сочинений моего отца». (c) Кристофер Толкин.

Как-то слишком печално звучит...

Ælfwīs · 1 Июн 2017

LadyOlivia написал(а):
Надеюсь, оригинал в России скоро появится. В противном случае штурмовать Ebay или Amazon

В Москве и СПб должны быть (HoME же продаётся в оригинале — сам через одного друга-петербуржца доставал).

LadyOlivia · 1 Июн 2017

Ælfwise написал(а):
В Москве и СПб должны быть (HoME же продаётся в оригинале — сам через одного друга-петербуржца доставал).

Да, но в Мск эти все тома раскиданы по магазинам, онлайн-магазинам - собрать можно, но муторно. И нужно постоянно отслеживать-проверять наличие. Я все тома через Ebay брала. Но The Lay of Aotrou and Itroun у нас появился, с небольшим опозданием. Думаю, и эта появится. Даже по радио в новостях на совсем нелитературной станции говорили о выходе книги.
Иллюстрации, судя по постам в инстаграме от счастливых обладателей книги, просто невероятные. Алан Ли - мастер. Эта книга - настоящее произведение искусства - и по труду, который в неё вложил Кристофер, и по оформлению.

Darth Legas · 2 Июн 2017

Меня больше поражает, исключительно с хорошей стороны то, что несмотря на то, что Профессора нет с нами уже так много лет, и несмотря на то, что уже столько книг и материалов было опубликовано - всё равно появляются новые книги, и новый материал.

LadyOlivia · 3 Июн 2017

Скачала с Амазона электронную версию книги. Не люблю читать с экрана, но тут желание поскорее прочесть Берена и Лутиэн оказалось сильнее привычек.
Чудесно, легко, интересно читается - я сейчас на середине, и даже не заметила, как там оказалась

Очень интересен тон первой версии истории, которая была опубликована в Книге Утраченных Сказаний. Не без доли иронии и тонкого юмора местами, как мне показалось. Особенно интересно читается в контрасте с архаичным стилем повествования.

Elvenstar · 3 Июн 2017

Отрывки предисловия нужны, желательно в переводе)).

Дунадан Эвендимский · 8 Июн 2017

Я сам уже толкинистикой интересоваться стал. "Братство кольца" перечитываю вновь)

H.K · 12 Июн 2017

Выражаю благодарность Ольге Поломошновой за высказанные предложения и замечания, и выкладываю полный текст Предисловия.

Посвящается Бейли

ПРЕДИСЛОВИЕ

После публикации "Сильмариллиона" в 1977 г. в течение нескольких лет я изучал более раннюю историю этого труда и писал книгу, которую называл "История Сильмариллиона". Позже она послужила основой (несколько сокращённой) первых томов "Истории Средиземья".
В 1981 г. я написал обстоятельное письмо Рейнеру Анвину, председателю «Аллен энд Анвин», представив ему отчет о своей предыдущей и текущей деятельности. Как я ему сообщил, в то время в книге было 1968 страниц, размер ее составлял шестнадцать с половиной дюймов <42 см>, и очевидно, что она не подходила для публикации. Я заявил ему: «Если и/или когда Вы пожелаете увидеть эту книгу, вы немедленно поймете, почему я утверждал, что ее нельзя напечатать никаким разумным способом. Рассуждения о тексте и иные, слишком детализированы и мелочны; их размер непомерно высок (и продолжает расти). Я занимаюсь этим частично ради удовлетворения собственного желания сделать все правильно, и потому что я хочу знать, как в действительности развивалась вся концепция, начиная с самых истоков.
Если у таких исследований есть будущее, я бы хотел настолько, насколько я в состоянии, убедиться в том, что любое предстоящее изучение истории произведений Дж.Р.Р.Т. не станет бессмыслицей из-за ошибок при определении действительного направления их эволюции. Хаос и имманентную сложность многих из его бумаг (слои исправлений один поверх другого на одной и той же странице рукописи, важнейшие разъяснения на разрозненных обрывках, которые могут найтись в любом месте архива, тексты, написанные на обороте других работ, отсутствие порядка в рукописях и разделение их на части, почти полную, или даже полную, нераспознаваемость написанного в отдельных местах), невозможно преувеличить.
Если у таких исследований есть будущее, я бы хотел настолько, насколько я в состоянии, убедиться в том, что любое предстоящее изучение истории произведений Дж.Р.Р.Т. не станет бессмыслицей из-за ошибок при определении действительного направления их эволюции. Хаос и имманентную сложность многих из его бумаг (слои исправлений один поверх другого на одной и той же странице рукописи, важнейшие разъяснения на разрозненных обрывках, которые могут найтись в любом месте архива, тексты, написанные на обороте других работ, отсутствие порядка в рукописях и разделение их на части, почти полная, или даже полная, нераспознаваемость написанного в отдельных местах), невозможно преувеличить..
Теоретически, я мог бы сделать много книг на основе извлечений из "Истории", и для этого существует множество возможностей и их сочетаний. Например, я мог создать «Берена» с помощью изначального Утраченного сказания[1] – "Лэ о Лейтиан" – и эссе о развитии этой легенды. Я предпочел бы, если из этого может что-то получиться, разбирать одну легенду как развивающееся целое, вместо того, чтобы выкладывать все "Утраченные сказания" за один заход; но представление деталей в таком случае было бы очень сложным из-за необходимости слишком часто объяснять, что происходило в других местах, в других неопубликованных работах».
В предложенных вашему вниманию строках я заявлял, что был бы рад написать книгу под названием «Берен», но «ее построение стало бы проблемой, так что задача была разрешимой без чрезмерного редакторского вмешательства».
Когда я писал это, я имел в виду то, что заявил по поводу публикации: у меня не было идей, как ее осуществить, кроме как выбрать одиночную легенду «как развивающееся целое». Сейчас, мне кажется, я сделал, хотя и неосознанно, именно то, о чем писал в письме Рейнеру Анвину тридцать пять лет назад: я совершенно не помнил об этом, пока случайно на него не наткнулся, когда эта книга была почти закончена.
Тем не менее, между ней и моей первоначальной задумкой есть большая разница: различие контекста. С той поры была опубликована значительная часть необъятного запаса рукописей, относящихся к Первой Эпохе, или Древним Дням, в строгих, скрупулезных изданиях: в основном, в томах "Истории Средиземья". Идея книги, посвященной развитию истории «Берена», о которой я решился упомянуть Рейнеру Анвину как о возможном материале для публикации, извлекла бы на свет множество ранее неизвестных и недоступных произведений. Но эта книга не предлагает ни единой страницы оригинального, не появлявшегося в печати, труда. Так какая теперь есть необходимость в таком издании?
Я попытаюсь дать ответ, безусловно, непростой, или даже несколько ответов. В первую очередь, предыдущие издания характеризовались тем, что тексты были представлены в таком виде, который мой отец справедливо называл «достаточно эксцентричным способом композиции» (фактически, зачастую обусловленным внешними обстоятельствами), для того, чтобы раскрыть последовательность стадий развития сюжета, и таким образом подтвердить мою интерпретацию фактов.
В то же время, Первая Эпоха "Истории Средиземья" понималась в этих книгах как "история" в двух значениях. Она на самом деле была историей – хроникой жизней и событий в Средиземье; но помимо этого, она была историей меняющихся с годами художественных концепций; и таким образом, история Берена и Лутиэн оказалась растянута на много лет и несколько книг. Более того, поскольку эта история переплелась с медленно развивавшимся «Сильмариллионом» и в конечном счете составила его значительную часть, ее развитие было зафиксировано в следующих одна за другой рукописях, в первую очередь описывающих полную историю Древних Дней.
Следовательно, проследить рассказ о Берене и Лутиэн как единое и четко определенное повествование, в "Истории Средиземья" нелегко.
В часто цитируемом письме 1951 г. мой отец назвал его «главным из преданий "Сильмариллиона"», и сообщал о Берене, что он – «изгой из рода смертных», который «добивается успеха (с помощью Лутиэн, всего лишь слабой девы, пусть даже эльфийки королевского рода) там, где потерпели неудачу все армии и воины: он проникает в твердыню Врага и добывает один из Сильмарилли <Silmarilli – эльфийская, а не английская форма наименования Сильмарилей – примечание составителя> Железной Короны. Таким образом он завоевывает руку Лутиэн и заключается первый брачный союз смертного и бессмертной.
История как таковая (мне она представляется прекрасной и впечатляющей) является героико-волшебным эпосом, что сам по себе требует лишь очень обобщенного и поверхностного знания предыстории. Но одновременно она — одно из основных звеньев цикла, и, вырванная из контекста, часть значимости утрачивает». <Письмо 131 в переводе С. Лихачевой>
Во-вторых, моя цель в этой книге двояка. С одной стороны, я попытался отделить историю Берена и Тинувиэль (Лутиэн) так, чтобы она была самостоятельной, настолько, насколько (по моему мнению) это возможно без искажения. С другой стороны, я хотел показать, каким образом эта основополагающая история развивалась на протяжении многих лет. В своем предисловии к первому тому "Книги Утраченных Сказаний" я писал об изменениях в этих историях:

История истории Средиземья редко шла путем исключения тех или иных эпизодов – гораздо чаще легенды подвергались деликатной трансформации, наподобие той, что возникает при пересказе предания множеством поколений людей. Именно так история Нарготронда соприкоснулась с историей Берена и Лутиэн, – соприкосновение, на которое в "Книге Утраченных Сказаний" нет даже намека, хотя обе повести в ней присутствуют. <Перевод В. Свиридова, Б. Гаршина>

Важной чертой данной книги является то, что эти изменения в легенде о Берене и Лутиэн продемонстрированы через собственные слова моего отца, так как применяемый мной метод заключается в извлечении отрывков из значительно более пространных рукописей в прозе или стихах, писавшихся на протяжении многих лет.
Кроме всего прочего, таким образом на свет извлекаются фрагменты подробного описания, драматичного в своей непосредственности, терявшиеся в характеризующемся обзорным, лаконичным тоном повествовании "Сильмариллиона"; будут даже раскрыты элементы сюжета, которые позднее также были утрачены. Таков, например, перекрестный допрос Берена, Фелагунда и их сотоварищей, принявших облик орков, некромантом Ту (первое обличье Саурона), или появление в истории омерзительного Тевильдо, Князя Котов, который, несомненно, заслуживает того, чтобы его помнили, чье существование было недолгим, как и его жизнь в литературе.

Наконец, я процитирую другое свое предисловие, к "Детям Хурина" («2007):

Многим читателям "Властелина Колец" легенды Древних Дней (опубликованные ранее в разных формах в составе «Сильмариллиона», «Утраченных преданий» и «Истории Средиземья») известны разве что понаслышке — как нечто странное и невразумительное по стилю и манере изложения. <Перевод С. Лихачевой>

Кроме того, несомненно, что тома "Истории Средиземья", о которых идет речь, вполне могут отпугивать. Это объясняется тем, что способ, который мой отец применял при построении текстов, был по сути своей сложен: и первичной целью "Истории" была попытка его разъяснить: поэтому сказания о Древних Днях были представлены, как может показаться, как творение непрерывно изменяющееся.
Я полагаю, что он мог бы сказать, объясняя некоторые отвергнутые элементы в сказании: я увидел, что это было не так, или, я понял, что это было неправильное имя. Зыбкость не следует преувеличивать: несмотря на нее, существуют значительные, важные постоянные элементы. Но, конечно же, при составлении этой книги я надеялся, что она покажет, как создание древней легенды Средиземья, меняющейся и растущей на протяжении долгих лет, отражало поиск автором путей приближения мифа к тому виду, о котором он мечтал.

В своем письме Рейнеру Анвину 1981 г. я замечал, что если я ограничусь одиночной легендой среди тех, что составили "Утраченные Сказания", «представление деталей в таком случае было бы очень сложным из-за необходимости слишком часто объяснять, что происходило в других местах, в других неопубликованных работах». Это предсказание сбылось в случае "Берена и Лутиэн". При этом следует принять некое решение, поскольку Берен и Лутиэн не жили, любили и умирали, равно как их друзья и враги, на пустой сцене, в одиночестве, не имея прошлого. Поэтому я последую тому решению, которое принял в "Детях Хурина". В своем предисловии к этой книге я писал:

Таким образом, из собственных слов моего отца бесспорно явствует: если бы ему удалось закончить повествование в желаемом ему объеме, он воспринимал бы три «Великих Предания» Древних Дней (о Берене и Лутиэн, о детях Хурина и о падении Гондолина) как произведения вполне самодостаточные и не требующие знакомства с обширным корпусом легенд, известным как «Сильмариллион». С другой стороны, как отмечал отец в том же письме, сказание о детях Хурина неразрывно связано с историей эльфов и людей в Древние Дни и неизбежно содержит в себе изрядное количество ссылок на события и обстоятельства предания более масштабного. <Перевод С. Лихачевой>

Соответственно, я привожу «сжатое описание Белерианда и населяющих его народов в конце Древних Дней», и прилагаю «список всех имен и названий, встречающихся в тексте, с очень краткими пояснениями к каждому». В этой книге я заимствовал это сжатое описание из "Детей Хурина", адаптировав и сократив его, и аналогичным образом приложил список всех имен и названий, встречающихся в тексте, в данном случае сопровождаемых весьма разнообразными пояснениями. Ни один из этих вспомогательных материалов не является необходимым, они нацелены лишь на оказание помощи, если возникнет такое желание.
Следующая проблема, которую я должен отметить, обусловлена весьма частым изменением имен. Точное и непрерывное следование за сменой имен в текстах разного времени помешало бы достижению цели этой книги. Поэтому я не придерживался в этом отношении какого-либо правила, разграничивая старое и новое в одних случаях, но не в других, по различным причинам. В очень многих случаях мой отец менял имя в рукописи в позднее, а то и гораздо более позднее время, но это было не систематически: например, "Elfin" <эльфийский> на "Elven". В таких случаях я делал "Elven" единственной формой, как и с "Белериандом" вместо раннего "Броселианда"; но в других случаях я оставлял обе формы, например, "Тинвелинт"/"Тингол", "Артанор"/"Дориат".

Отсюда следует, что цель этой книги отличается от цели тех томов "Истории Средиземья", от которых она ведет происхождение. Подчеркну, что она не предназначена для того, чтобы их заменить. Это попытка извлечь один сюжетный элемент из огромного труда, необычайного по своему богатству и сложности; но этот сюжет, рассказ о Берене и Лутиэн, сам по себе постоянно развивался, и порождал новые связи, по мере того как встраивался в более широкий исторический контекст. Решение, что включить, а что исключить из этого «большого» древнего мира, может быть лишь личным и зачастую вызывающим вопросы выбором: предпринимая такую попытку, невозможно добиться, чтобы это было «правильно». В целом, однако, я принимал ошибочные решения, склоняясь в сторону простоты, и подавлял желание дать разъяснения, опасаясь поколебать тем самым первоначальную цель этой книги и применяемый метод.
Мне идет девяносто третий год, и это, я полагаю, последняя книга в череде подготовленных мной к изданию произведений отца, большинство из которых ранее не публиковались, и по природе своей она несколько необычна. Это сказание избрано для опубликования в память о нем из-за глубоких корней, которыми оно вплетено в его жизнь, и из-за его пристального внимания к союзу Лутиэн, которую он называл «величайшей из эльдар», и Берена, смертного человека, к их судьбам и их второй жизни.
Это сказание оставило в моей жизни долгий след, ибо на самом деле, мое самое раннее воспоминание о некоторых элементов сюжета, которые были мне поведаны, это не просто запечатленный в памяти образ сцены рассказывания истории. Мой отец излагал ее мне, по крайней мере частично, не пользуясь какими-либо записями на бумаге, в начале 1930-х гг.
Та часть истории, которая предстает передо мной в воспоминаниях, – это глаза волков, появляющихся один за другим в темноте подземелий Ту.

В письме о моей матери, написанном для меня на следующий год после того как она умерла, за год до собственной смерти, он писал о всепоглощающем чувстве утраты, и о своем желании видеть на могиле под ее именем надпись «Лутиэн». В этом письме, как и в том, что процитировано в этой книге на с. 29, он вернулся к истокам сказания о Берене и Лутиэн на небольшой лесной полянке, заросшей болиголовами, под Русом, в Йоркшире, где она танцевала: «Но легенда исказилась, я – оставлен, и мне не дано просить перед неумолимым Мандосом».

* «Утраченные сказания» – название первоначальных версий легенд "Сильмариллиона". <Примечание К. Толкина>

<Silmarilli – эльфийская, а не английская форма наименования Сильмарилей – примечание составителя>.

Перевод: Н.К.

LadyOlivia · 12 Июн 2017

Спасибо огромное за перевод!

H.K · 13 Июн 2017

От составителя.
Как указывает Кристофер Толкин, тексты, вошедшие в эту книгу, уже публиковались ранее. На русский язык основная их часть переведена С. Лихачевой – в составе коллективов Tolkien Text Translation («Сказание о Тинувиэль» из II тома «Истории Средиземья»), Elsewhere («Очерк мифологии», «Квента» из IV тома «Истории Средиземья») и самостоятельно («Письма», «Сильмариллион», «Дети Хурина»). Соответственно, за основу были взяты небесспорные, но использованные ей в более поздних изданиях, принципы, в частности, передача звука «э» через русское «е», которое читается в имени «Берен», как в словах «Душанбе» и «грейпфрут», передача Gnome как «ном», во избежание путаницы с русским словом «гном». Поскольку написание одних и тех же слов в различных текстах отличалось, в целях единообразия пришлось принять несколько иных решений, которые лично мне не очень по душе: имя «Тинувиэль» везде сделано несклоняемым, использован вариант перевода имени энта «Древобрад» , буква «ё» передана как «е» В связи с ограниченными возможностями передачи в интернете различных шрифтов курсивное написание названий книг и т.п. из исходного файла передано машинописными кавычками "". Комментарии Кристофера Толкина даются в квадратных скобках, комментарии составителя – в угловых.
Данная работа является некоммерческой, созданной в целях изучения английского языка и практики перевода, а также для ознакомления читателей и последующего приобретения ими опубликованных книг, откуда приводятся цитаты («Beren and Lúthien», «Письма» и др.). Предлагаемый вашему вниманию перевод является временным, не ориентированным на то, чтобы подменить собой возможно планируемое официальное, с соблюдением авторских прав, издание.

ЗАМЕТКИ О ДРЕВНИХ ДНЯХ
<перевод С. Лихачевой, сокращенный и дополненный составителем в соответствии с новым текстом>

Ощущение временной бездны, в которую уходит корнями эта история, убедительно передано в достопамятном отрывке из "Властелина Колец". На великом совете в Ривенделле Эльронд рассказывает о Последнем Союзе эльфов и людей и о поражении Саурона в конце Второй Эпохи, более трех тысяч лет назад:

На том Эльронд надолго умолк – и вздохнул.
– Ясно, как наяву, вижу я великолепие их знамен, – промолвил он. – Столь много великих владык и вождей собралось там! – глядя на них, вспоминал я славу Древних Дней. И однако ж не столь много и не столь блистательных, как в ту пору, когда рухнул Тангородрим, и подумалось эльфам, будто злу навеки положен конец — но они заблуждались.
– Ты помнишь? — потрясенно воскликнул Фродо, не замечая, что говорит вслух. – Но мне казалось… – смущенно пробормотал он, едва Эльронд обернулся к нему, – мне казалось, Гиль-галад погиб давным-давно — целую эпоху назад.
– Воистину так, – печально отозвался Эльронд. Но в памяти моей живы и Древние Дни. Отцом моим был Эарендиль, рожденный в Гондолине до того, как пал город; а матерью — Эльвинг, дочь Диора, сына Лутиэн Дориатской. Перед моими глазами прошли три эпохи на Западе мира, и множество поражений, и множество бесплодных побед.

О Морготе

Моргот, Черный Враг, как со временем его стали называть, изначально, – как сообщает он захваченному в плен Хурину, – «Мелькор, первый и могущественнейший среди Валар; тот, кто был до сотворения мира». Теперь же, навсегда воплотившись в обличье гигантское и величественное, но ужасное, он, король северо-западных областей Средиземья, телесно пребывает в своей огромной твердыне Ангбанд, Железные Преисподни: над вершинами Тангородрима, гор, воздвигнутых им над Ангбандом, курится черный смрад, что пятнает северное небо и виден издалека. В "Анналах Белерианда" сказано, что врата Моргота находились всего лишь в ста пятидесяти лигах от Менегротского моста; далеко, и все же слишком близко. Здесь имеется в виду мост, подводящий к чертогам эльфийского короля Тингола; чертоги эти звались Менегрот, Тысяча Пещер, и располагались далеко на юго-востоке от Дор-ломина.
Однако, как существу воплощенному, Морготу был ведом страх. Мой отец писал о нем так: «…В то время как росла его злоба, росла и воплощалась в лживых наветах и злобных тварях, таяла, перетекая в них же, и его сила — таяла и рассеивалась; и все неразрывней становилась его связь с землей; и не желал он более покидать свои темные крепости». Когда Финголфин, Верховный король эльфов-нолдор, один поскакал к Ангбанду и вызвал Моргота на поединок, он воскликнул у врат: «Выходи, о ты, малодушный король, сразись собственной рукою! Житель подземелий, повелитель рабов, лжец, затаившийся в своем логове, враг Богов и эльфов, выходи же! Хочу я взглянуть тебе в лицо, трус!». И тогда (как рассказывают) «Моргот вышел. Ибо не мог он отвергнуть вызов перед лицом своих полководцев». Сражался он могучим молотом Гронд, и при каждом ударе в земле оставалась громадная яма, и поверг он Финголфина наземь; но, умирая, Финголфин пригвоздил гигантскую ступню Моргота к земле, «и хлынула черная кровь, и затопила выбоины, пробитые Грондом. С тех пор Моргот хромал». Также, когда Берен и Лутиэн пробрались в глубинный чертог Ангбанда, где на троне восседал Моргот, Лутиэн навела на него чары: и «пал Моргот — так рушится смятый лавиной холм; с грохотом низвергся он со своего трона и распростерся, недвижим, на полу подземного ада.

О Белерианде

Древобрад, шагая через лес Фангорн и неся на согнутых руках-ветках Мерри и Пиппина, пел хоббитам о древних лесах в обширном краю Белерианда, уничтоженных в ходе Великой Битвы в конце Древних Дней. Великое море нахлынуло и затопило все земли к западу от Синих гор, именуемых Эред Луин и Эред Линдон; так что карта, прилагаемая к "Сильмариллиону", заканчивается этой горной цепью на востоке, в то время как карта, прилагаемая к "Властелину Колец", ею же ограничена на западе. Прибрежные земли к западу от Синих гор, – вот и все, что в Третью Эпоху осталось от области, называемой как Оссирианд, Земля Семи Рек, так и Линдон: там, в буковых лесах, и бродил некогда Древобрад:

Летом скитался я в вязовых рощах Оссирианда.
А! Свет и музыка лета в Семиречье Оссира!
И думалось мне: здесь — всего лучше.

Именно через перевалы Синих гор люди вступили в Белерианд; в горах этих находились города гномов Ногрод и Белегост; и именно в Оссирианде обитали Берен и Лутиэн после того как Мандос дозволил им вернуться в Средиземье (с. 235).

Бродил он также и среди сосен в нагорьях Дортониона (Земля Сосен)
К сосновым нагорьям Дортониона я поднимался зимой.
А! Ветер и белизна, и черные ветви зимы на Ород-на-Тоне!
Голос мой ввысь летел и пел в поднебесье.

Места эти впоследствии стали называться Таур-ну-Фуин, Лес под покровом Ночи, когда Моргот превратил Дортонион в «средоточие страха и темных чар, морока и отчаяния» (с. 107)

Об эльфах

Эльфы появились на земле в далеком краю (Палисор), на берегах озера под названием Куивиэнен, Вода Пробуждения; Валар же призвали эльфов покинуть Средиземье, пересечь Великое море и явиться в землю Богов, в Благословенное Королевство Аман на западе мира. Вала Оромэ, Охотник, повел в великий поход от озера Куивиэнен через все Средиземье тех, кто внял призыву. Их называют эльдар, это — эльфы Великого Странствия, Высокие эльфы — в отличие от тех, кто не внял призыву и предпочел жить в Средиземье, связав с ним свою судьбу.
Но не все эльдар, даже перейдя через Синие горы, отплыли за Море; тех, что остались в Белерианде, называют синдар, Серые эльфы. Их верховным королем стал Тингол (что значит «Серый плащ»): он правил из Менегрота, Тысячи Пещер в Дориате (Артаноре). Также не все эльдар, переплывшие Великое море, остались в земле Валар; ибо нолдор («Хранители знания») — один из великих родов — вернулись в Средиземье: их называют Изгнанниками.
Вдохновителем их мятежа против Валар стал Феанор, создатель Сильмарилей, старший сын Финвэ (сам Финвэ, что некогда вел народ нолдор от озера Куивиэнен, к тому времени погиб). По словам моего отца,

Враг Моргот возжелал тех Самоцветов, похитил их и, уничтожив Древа, унес камни в Средиземье и надежно сокрыл их в своей могучей твердыне Тангородрима [скал над Ангбандом]. Вопреки воле Валар Феанор покинул Благословенное Королевство и отправился в изгнание в Средиземье, уводя с собой большую часть соплеменников; ибо в гордыне своей замыслил он силой отвоевать у Моргота Самоцветы.
Так началась безнадежная война эльдар и эдайн против Тангородрима, в которой они в конце концов были разбиты наголову.

Перед уходом из Валинора произошло ужасное событие, омрачившее историю нолдор в Средиземье. Феанор потребовал от тех телери – третьего отряда эльдар, совершившего Великий поход, – которые теперь обитали на побережье Амана, чтобы те отдали нолдор свое сокровище – флот, ибо без кораблей добраться такому войску в Средиземье было невозможно. Телери наотрез отказались.
Тогда Феанор и его народ напали на телери посреди их города Алквалондэ, Лебединой Гавани, и силой забрали их флот. В этой битве, которая известна как Братоубийство, погибли многие телери. В "Сказании о Тинувиэль" (с. 42) об этом говорится: «злые деяния номов в Гавани Лебедей», и см. с. 130, строки 514–519.
Вскоре после возвращения нолдор в Средиземье Феанор погиб в битве. Его семеро сыновей владели обширными землями на востоке Белерианда, между Дортонионом (Таур-ну-Фуин) и Синими горами.
Второй сын Финвэ, Финголфин, единокровный брат Феанора, считался верховным владыкой всех нолдор; он и его сын Фингон правили Хитлумом, что протянулся на северо-запад от хребта Эред Ветрин, гор Тени. Финголфин погиб в поединке с Морготом. Вторым сыном Финголфина был Тургон, основатель сокрытого города Гондолина и его правитель.
Третий сын Финвэ, брат Финголфина и единокровный брат Феанора, звался в ранних текстах Финрод, позже – Финарфин (см. с. 104). Старший сын Финрода/Финарфина, называвшийся в ранних текстах Фелагунд, а в поздних –Финрод, вдохновленный красотой и великолепием Менегрота в Дориате, отстроил подземный город-крепость Нарготронд, почему и был наречен Фелагундом, что означает «Владыка Пещер», таким образом ранний Фелагунд = поздний Финрод Фелагунд.
Врата Нарготронда выводили в ущелье реки Нарог в Западном Белерианде; но владения Финрода простирались вдаль и вширь, на восток до реки Сирион и на запад до реки Неннинг, что впадала в море у гавани Эгларест. Но Фелагунд погиб в подземельях некроманта Ту, позднее Саурона, и корона Нарготронда перешла к Ородрету, второму сыну Финарфина, как сказано в этой книге (с. 109, 120)
Оставшиеся сыновья Финарфина, Ангрод и Эгнор, вассалы своего брата Финрода Фелагунда, обосновались в Дортонионе: с северных его склонов хорошо просматривалась обширная равнина Ард-гален. Галадриэль, сестра Финрода Фелагунда, долго жила в Дориате у королевы Мелиан. Мелиан (в ранних текстах Гвенделинг и другие формы) была из числа Майар — могущественных духов, но приняла обличье, подобное человеческому, и поселилась в лесах Белерианда с королем Тинголом; она стала матерью Лутиэн и прародительницею Эльронда.
На шестидесятый год после возвращения нолдор долгий мир был нарушен: громадное войско орков вышло из Ангбанда, но было наголову разбито и уничтожено силами нолдор. Это сражение получило название "Дагор Аглареб", Славная Битва; однако эльфийские владыки вняли предостережению и взяли Ангбанд в осаду. Осада Ангбанда продержалась почти четыре сотни лет.
Осада Ангбанда завершилась пугающе внезапно (хотя готовились к тому долго) в одну из ночей середины зимы. Моргот обрушил вниз с Тангородрима реки огня, и обширная травянистая равнина Ард-гален, раскинувшаяся к северу от нагорья Доротонион, превратилась в выжженную пустыню, впоследствии известную под новым именем, "Анфауглит", Удушливая Пыль.
Эта сокрушительная атака получила название "Дагор Браголлах", Битва Внезапного Пламени (с. 106). Глаурунг, Праотец Драконов, впервые явился из Ангбанда в расцвете мощи; на юг хлынули бессчетные полчища орков; эльфийские владыки Дортониона погибли, а с ними и значительная часть воинов народа Беора (с. 105–106). Короля Финголфина и его сына Фингона вместе с воинами Хитлума оттеснили к крепости Эйтель Сирион (Источник Сириона) на восточном склоне гор Тени; при ее обороне погиб Хадор Златовласый. Тогда Галдор, отец Хурина, стал правителем Дор-ломина, ибо путь огненным потокам преградили горы Тени, и Хитлум с Дор-ломином остались непокоренными.
В год после "Браголлах" Финголфин, ослепленный отчаянием, поскакал к Ангбанду и бросил Морготу вызов.

Наталья · 16 Июн 2017

Предлагаю продолжить.

H.K · 16 Июн 2017

БЕРЕН И ЛУТИЭН

В письме, написанном 16 июля 1964 г., мой отец утверждал:

Зародышем моих попыток записать собственные легенды, соответствующие моим искусственным языкам, стала трагическая повесть о злосчастном Куллерво из финского эпоса «Калевала». Эта история остается одним из основных эпизодов в легендах Первой эпохи (которые я надеюсь издать как "Сильмариллион"), хотя как «Дети Хурина» видоизменилась до неузнаваемости — за исключением трагического финала. Второй точкой отсчета стало написание «из головы» «Падения Гондолина», истории Идриль и Эаренделя, во время отпуска из армии по болезни в 1917 г.; и исходный вариант «Сказания о Лутиэн Тинувиэль и Берене», написанный позже в том же самом году. Первоосновой для нее послужил небольшой лесок, густо заросший «болиголовами» (вне всякого сомнения, росло там и немало других родственных растений) близ Руса на полуострове Хольдернесс, где я какое-то время находился в составе хамберского гарнизона. <Письмо 257>

Мои отец и мать поженились в марте 1916 г., когда ему было двадцать четыре года, а ей – двадцать семь. Сначала они жили в деревне Грейт Хейвуд в Стаффордшире; но он был отправлен на корабле во Францию, где в начале июня того же года принял участие в Битве при Сомме. Заболевшего, его вернули в Англию в начале ноября 1916 г., а весной 1917 г. его направили в Йоркшир.
Этой первоначальной версии "Сказания о Тинувиэль", как он назвал его, написанной в 1917 г., не существует, или, точнее, она существует лишь в призрачной форме карандашной рукописи, большей частью почти полностью стертой, поверх которой он записал тот текст, который представляет собой наиболее раннюю версию для нас. "Сказание о Тинувиэль" было одним из сказаний, составивших главную среди ранних работ моего отца по его мифологии, "Книгу утраченных сказаний", весьма сложную работу, которую я подготовил к публикации в первых двух томах "Истории Средиземья", 1983–1984. Но поскольку настоящая книга посвящена конкретно эволюции легенды о Берене и Лутиэн, я по большей части пропущу необычное место действия и аудиторию Утраченных сказаний, поскольку "Сказание о Тинувиэль" само по себе совершенно независимо от этого обрамления.
Центральное место в "Книге Утраченных сказаний" занимает история английского моряка англосаксонской эпохи по имени Эриол или Эльфвине, который, отправившись в плавание далеко на запад через океан, наконец-то достигает Тол Эрессеа, Одинокого Острова, где живут эльфы, покинувшие Великие Земли, впоследствии Средиземье (термин, не использовавшийся в "Утраченных сказаниях"). Во время своего пребывания на Тол Эрессеа он узнал от них истинную древнюю историю Творения, богов, эльфов и Англии. Эта история – "Утраченные сказания Эльфинесса".
Эта работа дошла до нас в виде нескольких затрепанных тетрадок, заполненных чернильными и карандашными записями, часто весьма трудно читаемыми, хотя много лет назад я был в состоянии провести много часов, вглядываясь в рукопись через лупу, чтобы разъяснить все тексты, лишь в редких случаях оставив отдельные слова в них нераспознанными. Сказание о Тинувиэль – одна из историй, поведанных Эриолу эльфами Одинокого Острова, в данном случае – девочкой по имени Веаннэ: при рассказывании этих историй присутствовало много детей. Эта история, насыщенная деталями (поразительная особенность), рассказана в крайне своеобразном стиле, с некоторыми архаизмами в лексике и композиции, совершенно непохожем на те стили, которые использовались моим отцом позднее, яркая, поэтичная и порой по-эльфийски таинственная. Кроме того, время от времени в подтексте присутствует сардонический юмор (в ходе противостояния с демоническим волком Каркарасом, при бегстве с Береном из чертогов Мелько, Тинувиэль интересуется, «Откуда эта грубость, Каркарас?»).
Я думаю, полезнее будет уже здесь, не дожидаясь окончания "Сказания", привлечь внимание к некоторым аспектам самой ранней версии легенды и кратко объяснить некоторые имена, важные для повествования (которые также приведены в Указателе имен и названий в конце книги).
"Сказание о Тинувиэль" в своей переписанной форме, для нас являющейся самой ранней, ни в коей мере не было самым ранним из "Утраченных сказаний", и об этом свидетельствуют некоторые черты других "Сказаний". Если говорить лишь о структуре сюжета, некоторые из них, такие как сказаниео Турине, не очень отличаются от версии из опубликованного "Сильмариллиона"; некоторые, прежде всего «Падение Гондолина», которое было написано первым, представлены в опубликованной книге, только в крайне сжатой форме, а кое-какие, из которых наиболее примечательно рассматриваемое сказание, весьма отличаются в некоторых отношениях.
Фундаментальным изменением в эволюции легенды о Берене и Тинувиэль (Лутиэн) было позднейшее включение в нее истории Фелагунда из Нарготронда и сыновей Феанора, но не менее значимым, с другой стороны, стала перемена сущности Берена. Одним из существенных элементов в поздних версиях легенды являлось то, что Берен был смертным человеком, в то время как Лутиэн была бессмертным эльфом; но в "Утраченном сказании" это отсутствовало: Берен тоже был эльфом. (Из комментариев моего отца к другим сказаниям, однако, видно, что первоначально он был человеком; и очевидно, что так было и в стертой рукописи "Сказания о Тинувиэль"). Берен-эльф был представителем эльфийского народа под названием «нолдоли» (позднее «нолдор»), которое в "Утраченных сказаниях" (и позже) переводится как «Gnomes» <гномы=номы>: Берен был номом. Позднее такой перевод стал проблемой для моего отца. Он использовал другое слово гном, совершенно отличающееся по происхождению и по значению от тех гномов, которые в настоящее время представляют собой маленькие фигуры, особенно садовые. Это другое слово "gnome" <гнома> происходит от греческого "gnõme" – «мысль, разумение», и оно едва сохранилось в английском языке со значением «афоризм, максима», наряду с прилагательным "gnomic" <гномический>.
В черновике Приложения F "Властелина Колец" он писал:

Я иногда (не в этой книге) использовал слово "гномы" для обозначения "нолдор" и "язык гномов" вместо "нолдорин". Я счел это правомерным, поскольку, что бы уж там ни думал Парацельс (если он и впрямь изобрел это название), для некоторых слово "гном" по-прежнему ассоциируется с сокровенным знанием. А нолдор - название этого народа на языке Высоких Эльфов - означает "Те, Кто Знают", поскольку среди трех родов эльдар нолдор с самого начала выделялись как знанием того, что есть и было в мире, так и стремлением узнать больше. Однако они никоим образом не похожи на гномов как высоконаучных теорий, так и народных сказок; так что теперь я отказался от этого вводящего в заблуждение перевода. <Перевод С. Лихачевой>

(Между прочим, замечу, что он, кроме этого, утверждал [в письме 1954 г.], что глубоко сожалеет о том, что использовал слово «эльфы», которое «отяготило его достойными сожаления оттенками, преодолеть которые слишком сложно».) <Письмо 151>
Враждебность, выказанная Берену как эльфу, объясняется в старом сказании следующим образом (с. 42): «все лесные эльфы почитали номов Дор-ломина созданиями вероломными, лживыми и жестокими».
Может показаться немного загадочным, что слово «фэери» (фея, феи) часто употребляется по отношению к эльфам. Так, белых мотыльков, порхавших в лесах «Тинувиэль, будучи фэери, не пугалась» (с. 41); она называет себя «Принцессой Фэери» (с. 64); о ней сказано (с. 72), что она «призывает на помощь все свое искусство и волшебство фэери». В первую очередь, в Утраченных сказаниях слово "фэери" является синонимом для "эльфов"; и в этих сказаниях есть несколько отсылок к физически сопоставимому телосложению людей и эльфов. В те давние дни воззрения моего отца на этот предмет несколько колебались, но очевидно, что он предполагал изменение этого соотношения по прошествии эпох. Так, он писал:

Вначале люди и эльфы были почти равны в росте, фэери были намного больше, а люди – меньше, чем теперь. <Перевод Д. Виноходова>

Но на эволюцию эльфов очень повлиял приход людей.
Неуклонно, по мере того как люди становятся могуществее и многочисленнее, эльфы истаивают, становятся маленькими и бесплотными, а люди – больше, крепче и прибавляют в теле. В конце концов люди (почти все) не способны видеть фэери. <Перевод Б. Гаршина, А. Каркошки, В. Свиридова>
Не следует на основе этого полагать, что мой отец думал о «фэери» из этого сказания как маленьких и бесплотных; и, конечно же, годы спустя, когда в истории Средиземья появились эльфы Третьей Эпохи, в них не было ничего похожего на «феечек» в современном смысле этого слова.
Слово "фэй" менее понятно. В "Сказании о Тинувиэль" оно часто употребляется в отношении Мелиан (матери Лутиэн), которая пришла из Валинора (и названа (с. 40) «дочерью богов»), но также в отношении Тевильдо, который, как говорилось, был «злобный фэй в образе зверя» (с. 69). В другом месте в Сказаниях имеются указания на «мудрость фэй и эльдар», «орки, драконы и злые фэй», «фэй лесов и горных долин».
Наиболее примечателен следующий фрагмент из "Сказания о пришествии Валар":

Вместе с ними появилось множество духов <sprites> деревьев и лесов, долин, рощ и гор – и те, что поют среди трав поутру или в хлебах ввечеру. То были нермир и тавари, нандини и оросси [фэй (?) лугов, лесов, долин и гор], брауни, фэй, пикси, лепреконы и другие, что не имеют имен, ибо число их весьма велико. Но не должно путать их с эльдар [эльфами]: они родились прежде мира, старше старейших его, и <…> не от мира <использован перевод А. Куклей>

Другая загадочная характеристика, появляющаяся не только в "Сказании о Тинувиэль", для которой я не нашел ни разъяснения, ни более общих замечаний, относится к той власти, которой валар обладают над делами людей и эльфов, более того – над их умами и сердцами, в отдаленных Великих Землях (Средиземье). Например: на с. 78 валар «привели его [Хуана] на поляну», среди которой на земле лежали Берен и Лутиэн, бежавшие из Ангбанда; она сказала своему отцу (с. 82): «только валар спасли Берена от жестокой смерти». Или еще, при описании побега Лутиэн из Дориата (с. 57), «не вступила в темные земли, а, набравшись мужества, поспешила дальше» позднее было заменено на «не вступила в окутанный мраком край, и валар вложили в сердце ее новую надежду, так, что она снова отправилась вперед».
Что касается имен, появляющихся в сказании, я замечу здесь, что "Артанор" соответствует позднейшему "Дориату", он также назывался "Запредельная Земля"; на путь на север преграждают "Железные горы", также называемые "Холмами Горечи", через которые прошел Берен: впоследствии они стали "Эред Ветрин", "горы Тени". За горами лежит "Хисиломэ" ("Хитлум"), "Земля Тени", также называемая "Дор-ломин". "Палисор" (с. 37) – край, в котором пробудились эльфы.
Валар часто упоминаются как боги, они также называются айнур (единственное число – айну). "Мелько" (позднее "Мелькор") – великий злодей-вала, названный "Морготом", Черным Врагом, после того как украл сильмарили. "Мандос" – имя одного из валар, равно как и название места его обитания. Он хранитель Домов Мертвых.
"Манвэ" – владыка валар; "Варда", создательница звезд, является супругой Манвэ и обитает с ним на вершине Таникветиль, высочайшей горы Арды. Два Древа – великие деревья, цветы которых давали свет Валинору, уничтоженные Морготом и чудовищной паучихой Унголиант.
Наконец, здесь уместно кое-что сказать о сильмарилях, основе легенды о Берене и Лутиэн: их изготовил Феанор, величайший из нолдор: «не было равных Феанору в искусстве слова и в мастерстве» его имя означает «Дух Огня». Я процитирую отрывок из позднего (1930) текста «Сильмариллиона», озаглавленного "Квента Нолдоринва" (см. о нем с. 103).

В те давние времена начал однажды Феанор долгий и чудесный труд – и всю свою силу, и всю свою искусную магию призвал он на помощь, ибо вознамерился создать творение, прекраснее которого не выходило доселе из рук эльдар, творение, коему суждено пережить все прочие. Три драгоценных камня сработал он и назвал их Сильмарилями. Живой огонь пылал в них – слитый воедино свет Двух Древ; даже в темноте излучали они собственное сияние; и никакая нечистая смертная плоть не могла прикоснуться к ним, ибо испепеляли они ее и сжигали. Эти самоцветы эльфы ценили превыше всех своих изделий, и Манвэ освятил их, а Варда молвила: «Судьба эльфов заключена в них, и в придачу судьба многого иного». И сердце Феанора прикипело к камням, им же самим созданным. <Перевод С. Лихачевой>

Феанор и его сыновья принесли ужасную и весьма разрушительную клятву, утверждая их исключительное и нерушимое право на сильмарили, похищенные Морготом.

История Веаннэ рассказывается специально для Эриола (Эльфвине), который никогда не слышал о Тинувиэль, но в ее рассказе нет формального предисловия: она начинает с характеристики Тинвелинта и Гвенделинг (впоследствии известных как Тингол и Мелиан). Тем не менее, я вновь обращусь к "Квенте Нолдоринва" по поводу этого важного элемента легенды. Грозный Тинвелинт (Тингол) – один из центральных персонажей "Сказания": король эльфов, обитавших в чащах Артанора, правивший из обширной пещеры в сердце леса. Но королева также является важным персонажем, хотя и редко наблюдаемым, и я приведу здесь ее описание, данное в "Квенте Нолдоринва".
В нем рассказывается о том, как в Великом Походе эльфов от далекого Палисора, места их пробуждения, конечной целью которого было достичь Валинора на дальнем западе за великим океаном,

[многие эльфы] потерялись на долгих, одетых тьмою дорогах; и скитались они по лесам и горам мира, и так и не достигли Валинора, и не узрели света Двух Древ. Потому зовутся они илькоринди, эльфы, что вовеки не жили в Коре, городе эльдар в земле Богов. То – Темные эльфы; и не счесть их рассеявшихся по миру племен, и не счесть языков их.
Из Темных эльфов превыше прочих прославлен Тингол. И вот почему так и не добрался он до Валинора. Мелиан была из числа духов. В садах Лориэна жила она, и среди всего тамошнего прекрасного народа не было никого, кто превзошел бы ее красотой либо мудростью; и никто не был более нее искушен в песнях магии и чар. Говорится, будто Боги оставляли труды свои, а птицы Валинора забывали о своих забавах, и смолкали колокола Валмара, и иссякали фонтаны, когда при смешении света Мелиан пела в садах Бога Сновидений. Соловьи следовали за нею повсюду; она-то и научила их песням. Однако полюбила она глубокий сумрак и часто подолгу скиталась во Внешних землях; там, в безмолвии предрассветного мира, звучал ее голос и голоса ее птиц.
Соловьев Мелиан услыхал Тингол, и подпал под власть чар, и покинул народ свой. И отыскал он Мелиан под сенью дерев, и погрузился в глубокий сон и непробудную дрему, так что напрасно искали его подданные. <Перевод С. Лихачевой>

По словам Веаннэ, когда Тинвелинт пробудился от своего сказочно долгого сна, «более не вспоминал он своем народе (и воистину, то было бы напрасно, ибо подданные его давным-давно достигли Валинора)», но мечтал только о том, чтобы увидеть госпожу сумерек. Она была рядом, ибо хранила его сон. «Ничего более не знаю я, о, Эриол, кроме одного только: в итоге стала она его женою, ибо Тинвелинт и Гвенделинг долго, очень долго оставались Королем и Королевой Утраченных эльфов Артанора или Запредельной Земли – по крайней мере, так сказано здесь».
Далее Веаннэ сказала, что «волшебство фэй Гвенделинг скрывало» обитель Тинвелинта «от мысли и взора Мелько; она соткала завесу чар над лесными тропами, чтобы никто не мог пройти по ним беспрепятственно, помимо одних только эльдар [эльфов]; так король оказался защищен от любой опасности, кроме разве предательства. Чертоги его находились в просторной и глубокой пещере, однако то была обитель, поражающая красотою и достойная короля. Пещера эта скрывалась в самой глубине Артанора, огромнейшего из лесов, и река протекала у ее врат, так что никто не мог вступить под своды дворца, иначе как перебравшись через реку. Берега соединял узкий мост, который бдительно охранялся». После этого Веаннэ провозгласила: «Теперь же я поведаю вам о том, что случилось в чертогах Тинвелинта», и похоже, что именно с этого места, можно сказать, начинается собственно история.

Ælfwīs · 16 Июн 2017

Периодически мониторю книжные магазины своего города. Пока что всё печально.

LadyOlivia · 16 Июн 2017

Ælfwise написал(а):
Периодически мониторю книжные магазины своего города. Пока что всё печально.

У нас тоже. В одном магазине есть предзаказ, но доставку обещают лишь к сентябрю. Надеюсь привезут. У Моргота что ль они её отвоёвывают, как Сильмариль

Ракса · 18 Июн 2017

Между прочим назвать Лютиэн эльфийской девой можно было только по недоразумению. Учитывая КЕМ была ее мать.

Elvenstar · 19 Июн 2017

Не совсем так, Мелиан приняла облик подобный Эрухини, так что по сути, её дочь Лутиэн эльф, т.к сами по себе первозданные духи - айнур, не имея физ. облика по происхождению, не могли иметь потомства, т.е породить других таких же. Потомству максимум могла передаться сила, что из поколения в поколение угасает.

Ракса · 19 Июн 2017

Вы полагете что сущность Мелиан не коим образом не воздействовала на генетический аппарат дочери? А по сути оболочка (гомункул) в который вселилась Мелиан к эльфам имел опосредованное отношение.
И при чем здесь Айнур? Мелиан вроде именовалоась Майяр из рода Валар. То есть местный стихийный дух, структурированный Валар до сознательного уровня, изначально с целью терраформирования Арды.

Elvenstar · 19 Июн 2017

Айнур все первозданные духи вообще, это общее название той расы, в число которых входили (по ранговой наростающей) Майар -> Валар - > Аратар, но эти наименования они получили уже войдя в Эа, что по сути, не меняет того, что все они одна раса существ. Да, я как раз о том, что духи принявшие обличье, никак не могут иметь какое-либо ДНК, принимая облик того же эльфа, облик 100% эльфийский, и потомство соответствующее.

Лучше тут не флудить сильно)), хотя, это и не оффтоп).

Ракса · 19 Июн 2017

Если вы достаточно внимательно читали, то Айнур не были расой это скорее отдельные проявления Вселенского разума (Эру если угодно, впрочем название не важно).
Расой т.е. существами имеющими физическую оболочку были Валар.
Майяр же появляются в повествовании только после того как группа Валар волею судеб (волею Эру) попали в плоскость Арды. Собственно с их помощью Арду и пытались подогнать под физиологические потребности Валар. Впрочем не слишком успешно.

Elvenstar · 19 Июн 2017

О внимательности прочтения разговор отдельный)). Айнур расой названы прямо в тексте)), а Валар и Майар названы в основном народами этой расы, что по сути, скорее чин их иеранхии, чем народность). Впрочем, думаю сюда и другие знатоки поддянутся и всё разъяснят, раз мои слова ставяться под сомнение.

Ракса · 19 Июн 2017

Давайте взлянем на это вопрос с точки зрения физики.
Как может существовать раса до возникновения мира? Ведь его появление стало результатом их пения.

H.K · 19 Июн 2017

СКАЗАНИЕ О ТИНУВИЭЛЬ
<Перевод С. Лихачевой, по изданию TTT, со скорректированными составителем по ее переводам других текстов написаниями «e» и «Gnome»>

Двое детей было у Тинвелинта, Дайрон и Тинувиэль, Тинувиэль же затмевала красотою всех прочих дев из числа сокрытых эльфов; воистину, немногие из живущих могли сравниться с ней прелестью, ибо мать ее была фэй, дочерь богов. А Дайрон был в ту пору сильным и веселым отроком, и более всего на свете любил играть на свирели из тростника либо других инструментах – дарах лесного края; ныне же причисляют его к трем эльфийским музыкантам, чья колдовская власть не имела себе равных; другие же двое – Тинфанг Трель и Иваре, слагающий напевы у моря. Тинувиэль же находила отраду в танце, и некого сравнить с нею – столь прекрасна и изящна была ее легкая поступь.
Дайрону и Тинувиэль нравилось уходить далеко от пещерного дворца Тинвелинта, отца их, и вместе проводить долгие часы среди дерев. Часто Дайрон, усевшись на кочку или древесный корень, слагал мелодию, Тинувиэль же кружилась в танце в лад его напевам, и, когда танцевала она под музыку Дайрона, казалась она более легкой и гибкой, нежели Гвенделинг, и более волшебства было в ней, нежели в Тинфанге Треле под луной; столь стремительной и радостной пляски не видывали нигде, кроме как в розовых кущах Валинора, где Несса танцует на неувядающих зеленых полянах.
Даже по ночам, когда луна сияла бледным светом, они играли и танцевали, не ведая страха, что испытала бы я, ибо власть Тинвелинта и Гвенделинг ограждала леса от зла, и Мелько до поры не тревожил их, а от людей тот край отделяли холмы.
Больше всего Дайрон и Тинувиэль любили тенистый лесной уголок, где росли вязы, и буки тоже, но не слишком высокие, и несколько каштанов с белыми цветами, почва же была влажной, и густые заросли болиголова в туманной дымке поднимались под деревьями. Как-то раз в июне дети Тинвелинта играли там, и белые соцветия болиголова казались облаком вокруг стволов дерев, и Тинувиэль танцевала, пока, наконец, не угас летний вечер. Тогда запорхали белые мотыльки, но Тинувиэль, будучи фэери, не пугалась их, как это в обычае у детей человеческих, хотя жуков она не любила, а до паука ни за что не дотронется никто из эльдар – из-за Унгвелиантэ. Теперь же белые мотыльки кружились над головою Тинувиэль, и Дайрон наигрывал причудливую мелодию, как вдруг случилось нечто странное.
Я так и не узнала, как Берену удалось добраться туда через холмы; однако же немногие сравнились бы с ним в храбрости, как ты еще убедищься; может статься, одна лишь тяга к странствиям провела его чрез ужасы Железных Гор в Запредельные Земли.
Берен был ном, сын Эгнора, лесного охотника из сумрачных чащ на севере Хисиломэ. Страх и подозрительность разделяли эльдар и родичей их, изведавших рабство у Мелько, и в том нашли отмщение злые деяния номов в Гавани Лебедей. А живые измышления Мелько передавались из уст в уста в народе Берена, и верили номы всему дурному о потаенных эльфах; однако теперь увидел Берен в сумерках танцующую Тинувиэль, Тинувиэль же была в серебристо-жемчужных одеждах, и ее босые белые ножки мелькали среди стеблей болиголова. Тогда Берен, не заботясь о том, кто она – вала или эльф, или дитя человеческое, подкрался поближе и прислонился к молодому вязу, что рос на холме, так, чтобы сверху глядеть на полянку, где Тинувиэль кружилась в танце; ибо чары лишили Берена сил. Столь хрупкой и прекрасной была эльфийская дева, что Берен, наконец, позабыв об осторожности, выступил на открытое место, чтобы лучше видеть ее. В этот миг полная яркая луна выщла из-за ветвей и Дайрон заметил лицо Берена. Тотчас же понял сын Тинвелинта, что тот – не из их народа, а все лесные эльфы почитали номов Дор Ломина созданиями вероломными, лживыми и жестокими; потому Дайрон выронил инструмент свой и, восклицая: «Беги, беги, о Тинувиэль, в лесу враг», быстро скрылся за деревьями. Но изумленная Тинувиэль не тотчас же последовала за Дайроном, ибо не сразу поняла слова его, и, зная, что не умеет бегать и прыгать столь же ловко, как ее брат, она вдруг скользнула вниз, в заросли белых болиголовов, и затаилась под высоким цветком с раскидистыми листьями; там, в светлых одеждах, она казалась бликом лунного света, мерцающим на земле сквозь листву.
Тогда опечалился Берен, ибо одиноко ему было и огорчил его испуг незнакомцев; повсюду искал он Тинувиэль, думая, что не убежала она. И вдруг, нежданно-негаданно, коснулся он ладонью ее тонкой руки среди листвы; и, вскрикнув, Тинувиэль бросилась от него прочь; стремительно, как только могла, скользила она в бледном свете между древесных стволов и стеблей болиголова, и вокруг них. Нежное прикосновение ее руки зажгло Берена еще большим желанием отыскать ее; быстро следовал он за нею – однако недостаточно быстро, ибо в конце концов ей удалось ускользнуть. В страхе прибежала Тинувиэль к жилищу своего отца, и еще много дней не танцевала в лесах одна.
Великая скорбь овладела Береном, и не пожелал он покинуть те места, все еще надеясь увидеть вновь, как кружится в танце прекрасная эльфийская дева; много дней скитался он в лесу, дик и одинок, разыскивая Тинувиэль. На рассвете и на закате искал ее Берен, когда же ярко светила луна, надежда возвращалась к нему. Наконец, однажды ночью он заприметил вдалеке отблеск света, и что же! – там, на невысоком безлесом холме, танцевала она в одиночестве, и Дайрона поблизости не было. Часто, очень часто впоследствии приходила туда Тинувиэль и, напевая про себя, кружилась в танце. Порою тут же был и Дайрон – тогда Берен глядел издалека, от кромки леса; порою же Дайрон отлучался – тогда Берен подкрадывался поближе. На самом же деле Тинувиэль давно уже знала о его приходах, хотя делала вид, что ни о чем не догадывается; давно оставил ее страх, ибо великая скорбь и тоска читались на лице Берена в лунном свете; и видела она, что нет в нем зла и очарован он ее танцами.
Тогда Берен стал незамеченным следовать за Тинувиэль через лес до самого входа в пещеру, до самого моста; когда же исчезала она под сводами дворца, Берен взывал через поток, тихо повторяя «Тинувиэль», ибо слышал это имя из уст Дайрона; и, хотя не ведал Берен о том, Тинувиэль часто внимала ему, скрываясь под темным сводом, и улыбалась либо тихо смеялась про себя. Наконец, однажды, когда танцевала она в одиночестве, Бэрэн, набравшись храбрости, выступил вперед и молвил ей:
– Тинувиэль, научи меня танцевать.
– Кто ты? – спросила она.
– Берен. Я пришел из-за Холмов Горечи.
– Ну что ж, если так хочешь ты танцевать, следуй за мною, – отвечала дева и, закружившись в танце перед Береном, увлекла его за собой все дальше и дальше в лесную чашу, стремительно – и все же не так быстро, чтобы не мог он следовать за нею; то и дело оглядывалась она и смеялась над его неловкой поступью, говоря:
– Танцуй же, Берен, танцуй! Так, как танцуют за Холмами Горечи!
И вот извилистыми тропами пришли они к обители Тинвелинта, и Тинувиэль поманила Берена на другой берег, и он, дивясь, последовал за нею в пещеру и подземные чертоги ее дома.

Когда же Берен оказался перед королем, он оробел, а величие Королевы Гвенделинг повергло его в благоговейный трепет; и вот, когда король молвил: «Кто ты, незваным явившийся в мои чертоги?», – ничего не смог сказать Берен. Потому Тинувиэль ответила за него, говоря:
– Отец мой, это Берен, странник из-за холмов, он хотел бы научиться танцевать так же, как эльфы Артанора, – и рассмеялась; но король нахмурился, услышав о том, откуда пришел Берен, и молвил:
– Оставь легкомысленные речи, дитя мое, и ответь, не пытался ли этот неотесанный эльф из земли теней причинить тебе вред?
– Нет, отец, – отозвалась она, – и думается мне, что его сердце не знает зла. Не будь же столь суров с ним, если не хочешь видеть слезы дочери твоей Тинувиэль; ибо никого не знаю я, кто дивился бы моим танцам так, как он.
Тогда молвил Тинвелинт:
– O Берен, сын нолдоли, чего попросишь ты у эльфов леса прежде, чем возвратишься туда, откуда пришел?
Столь велики были радость и изумление Берена, когда Тинувиэль заступилась за него перед отцом, что к нему вновь вернулась отвага, и безрассудная дерзость, что увела его из Хисиломэ за Горы Железа, вновь пробудилась в нем, и, смело глядя на Тинвелинта, он отвечал:
– Что ж, о король, я прошу дочь твою Тинувиэль, ибо девы прекраснее и нежнее не видывал я ни во сне, ни наяву.
Молчание воцарилось в зале, и только Дайрон расхохотался; все, слышавшие это, были поражены; но Тинувиэль потупила взор, а король, глядя на оборванного, потрепанного Берена, тоже разразился смехом; Берен же вспыхнул от стыда, и у Тинувиэль от жалости к нему сжалось сердце.
– Что! Жениться на моей Тинувиэль, прекраснейшей деве мира, и сделаться принцем лесных эльфов – невелика просьба для чужестранца, – проговорил Тинвелинт. – Может статься, и мне позволено будет просить о чем-то взамен? O безделице прошу я, разве что в знак уважения твоего. Принеси мне Сильмариль из Короны Мелько, и в тот же день Тинувиэль станет твоей женою, буде пожелает.
Тогда все во дворце поняли, что король счел происходящее неуклюжей шуткой и сжалился над номом, и заулыбались многие, ибо слава Сильмарилей Феанора в ту пору гремела в мире, нолдоли встарь сложили о них легенды, и многие из тех, кому удалось бежать из Ангаманди, видели, как сияют они ослепительным светом в железной короне Мелько. Никогда не снимал Враг этой короны, и дорожил самоцветами как зеницей ока, и никто в мире, ни эльф, ни человек, ни фэй, не смел надеяться когда-либо коснуться их хоть пальцем – и сохранить жизнь. Об этом ведомо было Берену, и понял он, что означают насмешливые улыбки, и, вспыхнув от гнева, воскликнул:
– И впрямь, ничтожный дар отцу за невесту столь милую! Однако же странными кажутся мне обычаи лесных эльфов, уж очень схожи они с грубыми законами людского племени – называешь ты дар прежде, чем предложат тебе его, но что ж! Я, Берен, охотник нолдоли, исполню твою пустячную просьбу, – и с этими словами он стремительно выбежал из залы, в то время как все застыли, словно пораженные громом, Тинувиэль же вдруг разрыдалась.
– Худо поступил ты, о отец мой, – воскликнула она, – послав его на смерть своею злосчастной шуткой, ибо теперь, сдается мне, он попытается исполнить назначенное, ибо презрение твое лишило его рассудка; и Мелько убьет его, и никто более не посмотрит на танцы мои с такой любовью.
На это отвечал король:
– Не первым падет он от руки Мелько, коему доводилось убивать номов и по более ничтожному поводу. Пусть благодарит судьбу, что не остался здесь, скован ужасными чарами, за то, что посмел незваным явиться в мои чертоги, и за дерзкие свои речи.
Гвенделинг же ничего не сказала, и не отчитала Тинувиэль, и не расспросила, почему вдруг расплакалась та о безвестном скитальце.
Ослепленный же яростью Берен, уйдя от Тинвелинта, углубился далеко в лес и шел, пока не добрался до невысоких холмов и безлесных равнин, отмечаюших близость мрачных Железных Гор. Только тогда ощутил он усталость и остановился; после же начались для него испытания еще более тяжкие. Ночи беспросветного отчаяния выпали ему на долю, и не видел он надежды исполнить задуманное, да надежды почти и не было. Вскоре же, идя вдоль Железных Гор, Берен приблизился к наводящему ужас краю, обиталищу Мелько, и сильнейший страх охватил его. В той земле водилось немало ядовитых змей, там рыскали волки, однако неизмеримо страшнее были банды гоблинов и орков – гнусных тварей, порождений Мелько, что бродили по окрестностям, творя зло, преследовали и заманивали в западню зверей, людей и эльфов, и волокли их к своему господину.
Много раз Берена едва не схватили орки; а однажды спасся он от челюстей огромного волка, сразившись со зверем, – из оружия же была при Берене только ясеневая дубина; многие другие испытания и опасности выпадали ему на долю всякий день, пока шел он к Ангаманди. Часто мучили его к тому же голод и жажда, не раз склонялся Берен к тому, чтобы повернуть назад, не будь это почти столь же опасно, как и продолжать путь; но голос Тинувиэль, что просила за него перед Тинвелинтом, эхом звучал в сердце Берена, а по ночам казалось ему, что сердцем слышит он порою, как она тихо плачет о нем – далеко, в своих родных лесах; и воистину, так оно и было.
Однажды жестокий голод вынудил Берена поискать в покинутом орочьем лагере остатков еды, но орки нежданно возвратились, и захватили его в плен, и пытали его, но не убили, ибо предводитель орков, видя, сколь Берен силен, хотя и изнурен тяготами, подумал, что Мелько, может статься, доволен будет, если пленника доставят к нему, и назначит ему тяжелый рабский труд в шахтах или кузницах.
Вот так случилось, что пленника приволокли к Мелько, однако же Берен не терял мужества, ибо в роду его отца верили, что власти Мелько не суждено длиться вечно, но валар снизойдут, наконец, к слезам нолдоли, и воспрянут, и одолеют, и скуют Мелько, и вновь откроют Валинор для истомленных эльфов, и великая радость вновь воцарится на земле.
Мелько же при взгляде на Берена пришел в ярость, вопрошая, с какой это стати ном, раб его по рождению, посмел без приказа уйти столь далеко в лес; Берен же отвечал, что он – не беглый раб, но происходит из рода номов, живущих в Арьядоре и тесно сообщающихся там с племенем людей. Тогда Мелько разгневался еще больше, ибо всегда стремился положить конец дружбе и сношениям между эльфами и людьми, и сказал, что видит, верно, перед собою заговорщика, замышляющего великое предательство против владычества Мелько и заслуживающего, чтобы балроги подвергли его пыткам. Берен же, понимая, что за опасность ему грозит, ответствовал так:
– Не думай, о могущественнейший айну Мелько, Владыка Мира, что это правда, ибо, будь это так, разве оказался бы я здесь один, без поддержки? Берен, сын Эгнора, не жалует дружбой род людской; нет же, ему опротивели земли, наводненные этим племенем, затем и покинул он Арьядор. Много дивного рассказывал мне встарь отец о величии твоем и славе, потому, хоть я и не беглый раб, более всего на свете желаю я служить тебе тем немногим, на что способен, – и добавил еще Берен, что он – великий охотник, ставит капканы на мелкого зверя и сети на птиц, и, увлекшись занятием этим, заплутал в холмах, и после долгих странствий добрался до чужих земель; и если бы даже орки не схватили его, он бы об иной защите и не помышлял, кроме как предстать перед великим айну Мелько и просить Мелько как о милости принять его на скромную службу – может быть, поставлять дичь для его стола.
Должно быть, валар внушили Берену эти речи, или, может статься, Гвенделинг из сострадания наделила его колдовским даром слова, ибо и в самом деле это спасло ему жизнь; Мелько, видя, сколь крепко сложен тот, поверил Берену и готов был принять его рабом на кухню. Сладкий аромат лести кружил голову этому айну, и, невзирая на всю его неизмеримую мудрость, очень часто ложь тех, кого Мелько удостаивал лишь презрением, вводила его в заблуждение, если только облечена была в слова сладкоречивых похвал; потому он приказал, чтобы Берен стал рабом Тевильдо, Князя Котов. Тевильдо же был огромным котом, самым могучим из тех, что знал мир, – одержим, как говорили, злым духом, он неотлучно состоял в свите Мелько. Этот зверь держал в подчинении всех прочих котов; он и его подданные ловили и добывали дичь для стола Мелько и его частых пиров. Вот почему ненависть между эльфами и кошачьим племенем жива и по сей день, когда Мелько уже не царит в мире и звери его утратили былую силу и власть.
Потому, когда Берена увели в чертоги Тевильдо, – а находились они неподалеку от тронного зала Мелько, – тот весьма испугался, ибо не ожидал такого поворота событий; чертоги эти были тускло освещены, и отовсюду из темноты доносилось урчание и утробное мурлыкание. Кругом горели кошачьи глаза – словно зеленые, красные и желтые огни. Там расселись таны Тевильдо, помахивая и колотя себя по бокам своими роскошными хвостами; сам же Тевильдо восседал во главе прочих огромный, угольно-черный кот устрашающего вида. Глаза его, удлиненные, раскосые, очень узкие, переливались алым и зеленым светом, а пышные серые усы были тверды и остры, словно иглы. Урчание его подобно было рокоту барабанов, а рык – словно гром, когда же он завывал от гнева, кровь стыла в жилах, – и действительно, мелкие зверушки и птицы каменели от страха, а зачастую и падали замертво при одном этом звуке. Тевильдо же, завидев Берена, сузил глаза, так, что могло показаться, будто они закрыты, и сказал: «Чую пса », и с этой самой минуты невзлюбил Берена. Берен же в бытность свою в родных диких краях души не чаял в собаках.
– Для чего посмели вы, – молвил Тевильдо, – привести ко мне подобную тварь, – разве что, может статься, на еду?
Но отвечали те, что доставили Берена:
– Нет же, Мелько повелел, чтобы этот злосчастный эльф влачил свои дни, ловя зверей и птиц под началом у Тевильдо.
На это Тевильдо, презрительно взвизгнув, отозвался:
– Тогда воистину господином моим овладел сон, либо мысли его заняты были другим, – как полагаете вы, что пользы в сыне эльдар, что за помощь от него Князю Котов и его танам в поимке зверя и птицы; с тем же успехом могли бы вы привести неуклюжего смертного, ибо не родился еще тот человек или эльф, что мог бы соперничать с нами в охотничьем искусстве.
Однако же Тевильдо назначил Берену испытание и повелел ему пойти и изловить трех мышей, «ибо чертоги мои кишат ими» – сказал кот.
Как легко можно догадаться, это не было правдой, однако мыши там и впрямь водились – дикие, злобные, колдовской породы, они отваживались селиться там в темных норах, – крупнее крыс и крайне свирепые; Тевильдо держал их забавы ради, для собственного своего развлечения, и следил за тем, чтобы число мышей не убывало.
Три дня охотился за ними Берен, но, поскольку ничего у него не нашлось, из чего бы соорудить ловушку (а он не солгал Мелько, говоря, что искусен в приспособлениях такого рода), гонялся он попусту и в награду за все труды свои остался только с укушенным пальцем. Тогда Тевильдо преисполнился презрения и великого гнева, но в ту пору ни он сам, ни таны его не причинили Берену вреда, покорные повелению Мелько, – пленник отделался только несколькими царапинами. Однако теперь для Берена настали черные дни в чертогах Тевильдо. Его сделали слугою при кухне; целыми днями он, несчастный, мыл полы и посуду, тер столы, рубил дрова и носил воду. Часто заставляли его вращать вертел, на котором подрумянивались для котов жирные мыши и птица; самому же Берену нечасто доводилось поесть и поспать; теперь выглядел он изможденным и неухоженным и часто думал о том, что лучше бы ему никогда не покидать пределов Хисиломэ и не узреть танцующую Тинувиэль.

<продолжение следует>

LadyOlivia · 19 Июн 2017

Тевильдо прекрасен. Очень интересная идея для злодея - жаль, что он в итоге пропал. Хотя, не совсем пропал: Джон Гарт подметил интересную деталь, что память о Тевильдо осталась в упоминании Ока Саурона, что оно было жёлтым, словно кошачье.

H.K · 19 Июн 2017

<продолжение "Сказания о Тинувиэль" в переводе С. Лихачевой>

После ухода Берена нежная эта дева пролила немало слез, и не танцевала более в лесах, и Дайрон злился, не в силах понять сестру; ей же уже давно отрадно было видеть лицо Берена среди ветвей и прислушиваться к его шагам, когда следовал он за нею через лес, и мечтала она услышать вновь голос его, печально взывающий «Тинувиэль, Тинувиэль» через поток у дверей отцовского дома; и не до танцев ей было теперь, когда Берена услали в мрачные чертоги Мелько и, может статься, там он уже и погиб. Столь горькие мысли одолели ее наконец, что эта нежнейшая из дев отправилась к матери, ибо к отцу не смела идти она и скрывала от него слезы.
– О матушка моя Гвзндэлинг, – молвила она, – открой мне своим волшебством, если то под силу тебе, что с Береном? Все ли до поры благополучно с ним?
– Нет, – отвечала Гвенделинг. – Он жив, это правда, но дни свои влачит в жестокой неволе, и надежда умерла в его сердце; узнай же, он раб во власти Тевильдо, Князя Котов.
– Тогда, – молвила Тинувиэль, – я должна поспешить к нему на помощь, ибо никого не знаю я, кто захотел бы помочь ему.
Гвенделинг не рассмеялась на это; во многом она была мудра и умела прозревать грядущее, однако даже в безумном сне не могло пригрезиться ничего подобного: чтобы эльф, более того – дева, дочь короля, отправилась бы одна, без поддержки, в чертоги Мелько – даже в те давние дни, до Битвы Слез, когда мощь Мелько еще не возросла, и Враг таил до поры свои замыслы и плел хитросплетения лжи. Потому Гвэндэлинг ласково велела ей не вести речи столь безрассудные, но отвечала Тинувиэль на это:
– Тогда ты должна просить отца моего о помощи, чтобы послал он воинов в Ангаманди и потребовал у айну Мелько освобождения Берена.
Из любви к дочери Гвенделинг так и поступила, и непомерно разгневался Тинвелинт, засим Тинувиэль горько пожалела, что поведала о своем желании; Тинвелинт же повелел ей не упоминать и не думать более о Берене и поклялся, что убьет нома, буде тот еще раз вступит в его чертоги. Долго размышляла Тинувиэль, что бы предпринять ей, и, отправившись к Дайрону, попросила брата помочь ей и, если будет на то его воля, отправиться вместе с нею в Ангаманди; но Дайрон вспоминал о Берене без особой любви и отвечал так:
– Для чего мне подвергать себя самой страшной опасности, какая только есть в мире, из-за лесного скитальца-нома? Воистину не питаю я к нему любви, ибо он положил конец нашим играм, музыке нашей и танцам.
Более того, Дайрон рассказал королю о просьбе Тинувиэль, и сделал это не из злого умысла, но опасаясь, что Тинувиэль в безумии своем и впрямь отправится на смерть.
Когда же услышал об этом Тинвелинт, он призвал Тинувиэль и сказал:
– Почто, о дочь моя, не забыла ты об этом безрассудстве и не стремишься исполнить мою волю?
Не добившись от Тинувиэль ответа, он потребовал от нее обещания не думать более о Берене и не пытаться по неразумию последовать за ним в земли зла, одной ли, или склонив к тому его подданных. Но отвечала Тинувиэль, что первого она обещать не сможет, а второе – только отчасти, ибо не станет она склонять никого из лесного народа следовать за нею.
Тогда отец ее весьма разгневался, но и в гневе немало подивился и испугался, ибо любил он Тинувиэль; и вот что измыслил он, ибо не мог запереть дочь свою навеки в пещерах, куда проникал только тусклый, мерцающий свет. Над вратами его скальных чертогов поднимался крутой, уводящий к реке склон; там росли раскидистые буки. Один из них звался Хирилорн, Королева Дерев – то было огромное и могучее дерево, и ствол его расходился у самого подножия, так что казалось, будто не один, а три ствола вместе поднимаются от земли, округлые и прямые: серебристая кора их гладкостью напоминала шелк, а ветви и сучья начинались только на головокружительных высотах.
И вот Тинвелинт приказал выстроить на этом диковинном дереве, так высоко, как только можно было взобраться при помощи приставных лестниц, сооруженных мужами, небольшой деревянный домик выше первых ветвей, красиво укрытый завесой листвы. Три угла было в нем, и три окна в каждой стене, и на каждый угол приходилось по одному из стволов бука Хирилорн. Там Тинвелинт повелел дочери оставаться до тех пор, пока не согласится она внять голосу разума; когда же Тинувиэль поднялась вверх по длинным приставным лестницам из сосновой древесины, их убрали снизу, так, что вновь спуститься стало невозможно. Все, в чем нуждалась Тинувиэль, доставлялось ей: поднимаясь по приставным лестницам, эльфы подавали ей еду и все, чего бы ни пожелала она; а затем, спустившись, убирали лестницы, и король угрожал смертью любому, кто оставит лестницу прислоненной к стволу, либо тайно попытается поставить ее там под покровом ночи. Потому у подножия дерева выставлена была стража, однако Дайрон часто приходил туда, сокрушаясь о содеянном, ибо одиноко ему было без сестрицы; Тинувиэль же поначалу весьма радовалась своему домику среди листвы и часто выглядывала из окошка, пока Дайрон наигрывал внизу свои самые дивные мелодии.
Но как-то раз ночью Тинувиэль привиделся сон, посланный валар: приснился ей Берен, и сердце девы молвило: «Должна я идти искать того, о ком все позабыли», – и пробудилась она, и луна сияла среди дерев, и глубоко задумалась Тинувиэль, как бы ускользнуть ей. А Тинувиэль, дочь Гвенделинг, как можно себе предположить, не вовсе неискушена была в магии и искусстве заклятий, и после долгих раздумий измыслила она план. На следующий день она попросила тех, кто пришел к ней – не принесут ли они ей прозрачной воды из реки, что текла внизу.
– Но воду, – наставляла она, – следует набрать в полночь в серебряную чашу и принести ко мне, не вымолвив при этом ни слова.
После того пожелала она, чтобы доставили ей вина:
– Но вино, – наставляла она, – следует принести сюда в золотом кувшине в полдень, и несущий должен всю дорогу распевать песни, – и было сделано так, как велела она, Тинвелинту же об этом не сказали.
Тогда молвила Тинувиэль:
– Ступайте теперь к моей матери и скажите, что дочь ее просит прялку, чтобы коротать за нею долгие дни, – а Дайрона втайне попросила сделать для нее маленький ткацкий станок, и Дайрон сладил его прямо в древесном домике Тинувиэль.
– Но как станешь прясть ты и как станешь ткать? – спросил он, и Тинувиэль отвечала:
– Заклятиями и волшебством, – но Дайрон не знал, что задумала она, и ничего более не сказал ни королю, ни Гвенделинг.
И вот, оставшись одна, Тинувиэль взяла воду и вино и, смешивая их, запела волшебную песнь великой силы, и, наполнив золотую чашу, она запела песнь роста, а, перелив зелье в серебряную чашу, она начала новую песнь и вплела в нее названия всего, что отличалось непомерной вышиной и длиной; упомянула она бороды индравангов, хвост Каркараса, тело Глорунда, ствол бука Хирилорн, меч Нана; не забыла она ни цепь Ангайну, что отковали Аулэ и Тулкас, ни шею великана Гилима, последними же назвала она пряди волос Уинен, владычицы моря, что пронизывают все воды – ничего нет в целом свете равного им по длине. После того Тинувиэль омыла голову водою и вином, и в это время пела третью песнь, песнь неодолимого сна, – и вот волосы Тинувиэль, темные и более тонкие, нежели нежнейшие нити сумерек, вдруг и впрямь стали стремительно расти и по прошествии двенадцати часов почти заполнили комнатку; тогда весьма порадовалась Тинувиэль и прилегла отдохнуть; когда же пробудилась она, словно бы черный туман затопил спальню, окутав Тинувиэль с головы до ног; и взгляните! – темные пряди ее свешивались из окна и трепетали меж древесных стволов поутру. Тогда Тинувиэль с трудом отыскала свои маленькие ножницы и обрезала длинные локоны у самой головы; и после этого волосы выросли только до прежней длины.
И вот принялась Тинувиэль за труды, и хотя работала она с эльфийским искусством и сноровкой, долго пришлось ей прясть, а ткать – еще дольше; если кто-нибудь приходил и окликал снизу, она отсылала всех, говоря:
– Я в постели и желаю только спать, – и весьма дивился Дайрон, и не раз звал сестрицу, но она не отвечала.
Из этого-то облака волос Тинувиэль соткала одеяние туманной тьмы, вобравшее дремотные чары куда более могущественные, нежели облачение, в котором танцевала ее мать задолго до того, как встало Солнце; это одеяние Тинувиэль набросила на одежды свои мерцаюшей белизны, и волшебные сны заструились в воздухе вокруг нее; из оставшихся прядей она свила крепкую веревку и привязала ее к стволу дерева внутри своего домика; на том закончились ее труды, и Тинувиэль поглядела из окна на запад от реки. Солнечный свет уже угасал среди дерев, и, едва в лесу сгустились сумерки, девушка запела негромкую, нежную песнь и, продолжая петь, опустила свои длинные волосы из окна так, чтобы их дремотный туман овевал головы и лица поставленной внизу стражи; они же, внимая голосу, тотчас погрузились в глубокий сон. Тогда Тинувиэль, облаченная в одежды тьмы, легко, как белочка, скользнула вниз по волосяной веревке, танцуя, побежала к реке, и, прежде чем всполошилась стража у моста, она уже закружилась перед ними в танце, и, едва край ее черного одеяния коснулся их, они уснули, и Тинувиэль устремилась прочь так быстро, как только несли ее в танце легкие ножки.
Когда же известие о побеге Тинувиэль достигло слуха Тинвэлинта, великое горе и гнев обуяли короля, весь двор охвачен был волнением, в лесах звенели голоса высланных на поиски, но Тинувиэль была уже далеко и приближалась к мрачным подножиям холмов, где начинаются Горы Ночи; и говорится, что Дайрон, последовав за нею, заплутал и не вернулся более в Эльфинесс, но отправился к Палисору, и там, в южных лесах и чашах наигрывает" нежные волшебные песни и по сей день, одинок и печален.
Недолго шла Тинувиэль, когда вдруг ужас охватил ее при мысли о том, что осмелилась она содеять и что ожидает ее впереди; тогда на время она повернула вспять и разрыдалась, жалея о том, что нет с нею Дайрона; и говорится, будто в ту пору был он неподалеку и скитался, сбившись с пути, между высоких сосен в Чаще Ночи, где впоследствии Турин по роковой случайности убил Белега. В ту пору Тинувиэль находилась совсем близко от тех мест, но не вступила в темные земли, а, набравшись мужества, поспешила дальше; и благодаря ее волшебной силе и дивным чарам сна, окутавшим ее, опасности, что прежде выпали на долю Берена, беглянку не коснулись; однако же для девы то был долгий, и нелегкий, и утомительный путь.
Надо ли говорить тебе, Эриол, что в те времена только одно досаждало Тевильдо – а именно род Псов. Многие из них, правда, не были Котам ни друзьями, ни врагами, ибо, признавши власть Мелько, они отличались той же необузданной жестокостью, как и все его зверье; а из наиболее жестоких и диких Мелько вывел племя волков, коими весьма дорожил. Разве не огромный серый волк Каркарас Ножеклык, прародитель волков, охранял в те дни врата Ангаманди, будучи уже давно к ним приставлен? Однако нашлось немало и таких, что не пожелали ни покориться Мелько, ни жить в страхе перед ним; эти псы либо поселились в жилищах людей, охраняя хозяев от немалого зла, что иначе неминуемо постигло бы их, либо скитались в лесах Хисиломэ, или, миновав нагорья, забредали порою в земли Артанора или в те края, что лежали дальше, к югу.
Стоило такому псу заприметить Тевильдо либо кого-либо из его танов и подданных, тотчас же раздавался оглушительный лай и начиналась знатная охота. Травля редко стоила коту жизни – слишком ловко взбирались они на деревья и слишком искусно прятались, и потому еще, что котов хранила мощь Мелько, однако между собаками и котами жила непримиримая вражда, и некоторые псы внушали котам великий ужас. Тевильдо же, который силой мог померяться с любым псом и всех их превосходил ловкостью и проворством, не страшился никого, кроме Хуана, Предводителя Псов. Столь проворен был Хуан, что как-то раз в старину удалось ему запустить зубы в шерсть Тевильдо, и хотя Тевильдо отплатил ему за это глубокой раной от огромных своих когтей, однако гордость Князя Котов еще не была удовлетворена, и он жаждал отомстить Хуану из рода Псов.
Потому весьма повезло Тинувиэль, что повстречала она в лесах Хуана, хотя поначалу она испугалась до смерти и обратилась в бегство.
Но Хуан догнал ее в два прыжка и, заговорив низким, негромким голосом на языке Утраченных Эльфов, велел ей забыть о страхе.
– Как это довелось увидеть мне, – молвил пес, – что столь прекрасная эльфийская дева скитается в одиночестве так близко от обители Айну Зла? Или не знаешь ты, маленькая, что эти края опасны, даже если прийти сюда со спутником, а для одинокого странника это верная смерть?
– Мне ведомо об этом, – отвечала она, – и сюда привела меня не любовь к странствиям; я ищу только Берена.
– Что знаешь ты о Берене? – спросил Хуан. – Воистину ли имеешь ты в виду Берена, сына эльфийского охотника Эгнора бо-Римиона, моего друга с незапамятных времен?
– Нет же, я и не знаю, в самом ли деле мой Берен – друг тебе; я ищу Берена из-за Холмов Горечи; я повстречала его в лесах близ отцовского дома. Теперь он ушел, и матушке моей Гвенделинг мудрость подсказывает, что он – раб в жутких чертогах Тевильдо, Князя Котов; правда ли это или что худшее случилось с ним с тех пор, я не ведаю; я иду искать его – хотя никакого плана у меня нет.
– Тогда я подскажу тебе план, – отвечал Хуан, – но доверься мне, ибо я – Хуан из рода Псов, заклятый враг Тевильдо. Теперь же отдохни под сенью леса, а я постерегу тебя и поразмыслю хорошенько.
Тинувиэль поступила по его слову и долго проспала под охраной Хуана, ибо очень устала. Пробудившись же наконец, она молвила:
– Ох, я слишком долго задержалась. Ну же, что надумал ты, о Хуан?
И отвечал Хуан:
– Дело это непростое и темное, и вот какой план могу предложить я; другого нет. Проберись, если отважишься, к обители этого Князя, когда солнце поднимется высоко, а Тевильдо и большинство его приближенных задремлют на террасах перед воротами. Там узнай как-нибудь, если удастся, вправду ли Берен находится внутри, как сказала тебе мать. Я же буду в лесу неподалеку, и ты доставишь удовольствие мне и добьешься исполнения своего желания, если предстанешь перед Тевильдо, там ли Берен или нет, и расскажешь ему, как набрела ты на Хуана из рода Псов, что лежит больной в чаще в этом самом месте. Но не указывай ему путь сюда; ты сама должна привести его, если сумеешь. Тогда увидишь, что сделаю я для тебя и для Тевильдо. Сдается мне, что если принесешь ты такие вести, Тевильдо не причинит тебе зла в своих чертогах и не попытается задержать тебя там.
Таким образом надеялся Хуан и повредить Тевильдо, и покончить с ним, если удастся, – и помочь Берену, – ибо его справедливо счел он тем самым Береном, сыном Эгнора, к которому привязаны были псы Хисиломэ. Услышав же имя Гвенделинг и узнав, что встреченная им дева – принцесса лесных фэери, Хуан с охотою готов был оказать ей помощь, а нежная красота девушки тронула сердце Предводителя Псов.
И вот Тинувиэль, набравшись храбрости, пробралась к чертогам Тевильдо, а Хуан, дивясь ее отваге, следовал за нею сколько мог, – так, чтобы не подставить под угрозу успех своего замысла. В конце концов, однако, Тинувиэль исчезла из виду и, покинув лесную сень, вышла на луг с высокой травою, поросший кустарником там и тут, что полого поднимался вверх, к склону холма. На этом скалистом отроге сияло солнце, но над горами и холмами позади клубилось черное облако, ибо там находилась крепость Ангаманди; и Тинувиэль шла вперед, не осмеливаясь поглядеть в ту сторону, ибо страх терзал ее; девушка поднималась все выше, травы становилось все меньше, и местность делалась все более каменистой; и вот, наконец, Тинувиэль оказалась на утесе, отвесном с одной стороны; там, на скалистом уступе, находился замок Тевильдо. Ни единой тропы не вело туда, и от того места, где возвышался замок, к лесу ярусами спускались террасы – так, чтобы никто не мог добраться до ворот иначе, как огромными прыжками; а чем ближе к замку, тем круче становились уступы. Немного окон насчитывалось в той обители, а у земли и вовсе ни одного: даже сами ворота находились над землею, там, где в жилищах людей расположены окна верхнего этажа: а на крыше раскинулось немало широких, ровных, открытых солнцу площадок.
И вот скиталась безутешная Тинувиэль по нижней террасе, в ужасе глядя в сторону темного замка на холме; как вдруг, глядь! – завернув за скалу, она набрела на кота, что в одиночку грелся на солнце и, казалось, дремал. Едва приблизилась Тинувиэль, кот открыл желтый глаз и сощурился на нее; и, поднимаясь и потягиваясь, шагнул к ней и молвил:
– Куда это направляешься ты, крошка, – или не знаешь ты, что преступаешь границу той земли, где греются на солнце его высочество Тевильдо и его таны?
Весьма испугалась Тинувиэль, но отвечала смело, как смогла, говоря:
– Мне ведомо об этом, повелитель, – и тем немало польстила старому коту, ибо на самом деле он был всего лишь привратником Тевильдо, – но прошу тебя о милости, проводи меня немедленно к Тевильдо, даже если спит он, – так сказала она, ибо изумленный привратник хлестнул хвостом в знак отказа.
– Срочные вести великой важности несу я, и сообщить их могу лишь одному Тевильдо. Отведи меня к нему, повелитель, – взмолилась Тинувиэль, и кот при этом замурлыкал столь громко, что девушка осмелилась погладить его безобразную голову, а она была гораздо огромнее, нежели ее собственная; больше, чем у любой собаки, что водятся ныне на земле.
На эти просьбы Умуийан, ибо так его звали, ответствовал:
– Тогда идем со мною, – и, подхватив вдруг Тинувиэль за одежды у плеча, он перебросил ее на спину, к великому ужасу девушки, и прыгнул на вторую террасу. Там кот остановился и, пока Тинувиэль кое-как слезала с его спины, сказал:
– Повезло тебе, что нынче повелитель мой Тевильдо отдыхает на этой нижней террасе, далеко от замка, ибо великая усталость и сонливость овладели мною, потому опасаюсь я, не было бы у меня большой охоты нести тебя дальше, – Тинувиэль же облачена была в одежды темного тумана.
Выговорив это, Умуийан сладко зевнул и потянулся, прежде чем повести гостью по террасе на открытое место, туда, где на широком ложе из нагретых камней покоилась отвратительная фигура самого Тевильдо, злобные же глаза его были закрыты. Подойдя к нему, привратник Умуийан тихо зашептал коту на ухо, говоря:
– Некая девица ожидает вашей воли, повелитель; важные вести принесла она тебе, и не желает слушать моих отказов.
Тогда Тевильдо гневно хлестнул хвостом, приоткрыв один глаз.
– В чем дело, говори живее, – отозвался он, – ибо не тот ныне час, чтобы искать встречи с Тевильдо, Князем Котов.
– Нет же, повелитель, – молвила Тинувиэль, дрожа, – не гневайся, да и не думаю я, что станешь ты гневаться, когда выслушаешь; однако дело таково, что лучше даже шепотом не говорить о нем здесь, где дует ветер, – и она опасливо посмотрела в сторону леса, словно боясь чего-то.
– Нет, убирайся, – отвечал Тевильдо, – от тебя пахнет псом, а бывало ли когда-нибудь, чтобы кот выслушивал хорошие новости от фэери, что якшается с псами?
– О владыка, неудивительно, что чуешь ты запах пса – только что едва спаслась я от одного такого; уж поверь мне, именно о некоем могучем псе, чье имя тебе хорошо известно, хочу я говорить.
Тогда Тевильдо уселся и открыл глаза, огляделся, потянулся трижды и, наконец, повелел коту-привратнику доставить Тинувиэль в замок, и Умуийан перебросил ее на спину, как прежде. А Тинувиэль охватил сильнейший ужас, ибо, добившись желаемого, то есть возможности попасть в крепость Тевильдо, она не представляла, что делать дальше, и не ведала, что станется с нею; если бы могла, она бы бежала прочь; но коты уже начали подниматься по террасам к замку. Один прыжок сделал Умуийан, неся Тинувиэль вверх, и еще один, а на третьем споткнулся – так, что Тинувиэль в страхе вскрикнула, и Тевильдо молвил:
– Что случилось с тобою, неуклюжий ты Умуийан? Пора тебе оставить мою службу, ежели старость столь стремительно подкрадывается к тебе.
Умуийан же ответствовал:
– Нет, повелитель, не знаю, что со мною; туман перед моим взором, и голова тяжела, – и он зашатался, словно пьяный, так, что Тинувиэль соскользнула с его спины, и улегся, словно бы погрузившись в глубокий сон. Тевильдо же разгневался и, довольно грубо подхватив Тинувиэль, сам донес ее до ворот. Одним огромным прыжком оказался кот внутри и, повелев девушке спуститься, издал пронзительный вой, и жуткое эхо отозвалось в темных переходах и коридорах. Тотчас же поспешили к Тевильдо его слуги, и одним приказал он спуститься к Умуийану, связать его и сбросить с утесов на северной стороне, где скалы наиболее отвесны:
– Ибо более от него мне нет пользы, – молвил Князь Котов, – от старости он нетвердо держится на ногах, – и Тинувиэль содрогнулась от жестоких слов зверя. Но едва вымолвил это Тевильдо, как и сам зевнул и споткнулся, словно сонливость внезапно овладела им; и повелел прочим увести Тинувиэль в один из внутренних покоев, туда, где Тевильдо обычно сиживал за трапезой со своими знатнейшими танами. Там повсюду валялись кости и стоял мерзкий запах; окон там не было, одна лишь дверь; однако люк вел оттуда в просторные кухни, откуда пробивался алый отблеск, слабо освещавший покои.

<продолжение следует>

Ракса · 19 Июн 2017

Может я чего то не понимаю, но откуда у Майяр второй ребенок прорезался?

H.K · 19 Июн 2017

«Я полагаю, что он мог бы сказать, объясняя некоторые отвергнутые элементы в сказании: я увидел, что это было не так, или: я понял, что это было неправильное имя», – писал Кристофер Толкин об отце в Предисловии к «Берену и Тинувиэль». Один такой случай мы сейчас вкратце рассмотрим. Итак, в 1914 году в Оксфорде Толкин пишет стихотворение «Тинфанг Трель» [Tinfang Warble], персонаже, названном в первом варианте (переписанном в Лидсе в 1920-1923 гг.) «лепрауном» (leprawn). Между декабрем 1915-го и февралем 1916-го Толкин пишет второе стихотворение об этом же флейтисте сумерек из страны фэери – «Вдаль по древним холмам, прочь из этих земель». Согласно раннему словарю языка номов он – «фэй» (дух) («Книга утраченных сказаний», том I, с. 107-110).
Невозможно сказать, присутствовал ли персонаж-флейтист в самом первом варианте «Сказания о Тинувиэль» 1917 года. Однако он появляется в стертой, практически не дошедшей до нас, ранней карандашной рукописи «Сказания…»
Возможно, последовательность событий была такова: в «Сказании о Тинувиэль» флейтиста первоначально не было. Однако при написании «Оков Мелько» Толкин вводит в повествование (как в случае с Томом Бомбадилом) ранее созданного персонажа по имени Тимпиэн, «которого номы <…> зовут Тинфанг», и снабжает его соответствующей предысторией: «повсюду говорят, что это причудливое создание происходит и от валар, и от эльдар, ибо наполовину он – фэй лесов и долин, один из множества детей Палуриэн <т.е. Йаванны, на этой стадии Легендариума считалось, что у валар были дети>, а наполовину – ном или Прибрежный Флейтист» («Книга утраченных сказаний», том I, с. 94). Нижеследующий текст дезавуировал эту версию: «На самом деле он сын Линвэ Тинто <позднейшего Тингола>, Короля Флейтистов, который пропал давным-давно, во время великого похода из Палисора, и, блуждая по Хисиломэ <т.е. Хитлуму>, увидел одинокий сумеречный дух (Тиндриэль) Вэндэлин <позднейшая Мелиан>, что танцевала на поляне между буками. Полюбив ее, он покинул свой народ и был счастлив, вечно танцуя в сумерках, но его дети Тимпиэн и Тинувиэль много после вернулись к эльдар, и про них есть много преданий, которые редко рассказывают». По словам Кристофера, это первое упоминание об этих персонажах, очевидно, имеется в виду, первое из дошедших до нас, поскольку к тому времени в Легендариуме как минимум уже появилась Тинувиэль. Абзац этот («На самом деле…») впоследствии был решительно зачеркнут («Книга утраченных сказаний», том I, с. 106-107) . На мой взгляд, это свидетельствует о том, что Толкин решил разделить Тинфанга на двух персонажей – флейтиста, услышанного Эриолом (полуфэй, полуэльф), и брата Тинувиэль.
Возможен, впрочем, и несколько иной вариант. В стертой рукописи «Сказания о Тинувиэль» брата героини звали Капалэн. Толкин мог попробовать объединить его с Тинфангом, а позднее от него отказаться.
На следующей стадии, независимо от того, в какой мере он «происходит» от «Капалэна» и «Тинфанга», наш флейтист носил имя Тифанто. Именно так его первоначально звали в дошедшей до нас рукописи «Сказания о Тинувиэль». Однако завершая ее, Толкин, как предполагает его сын, заметил сюжетное противоречие («Книга утраченных сказаний», том II, с. 49-50, 59): «с одной стороны, Тифанто <отправившись на поиски сестры>, сгинул бесследно, и Тинувиэль по возвращении с огорчением об этом узнает, но, с другой стороны, он участвует в охоте на Волка». Заметив же это противоречие, Толкин принял решение заменить участника охоты Тифанто, который «отбросил прочь свою свирель и взял копье» на нового персонажа, ранее нигде не появлявшегося: тот, кто «вскочил и схватил копье», был отныне назван «Маблунг Тяжелорукий, главный тан короля».
Впрочем, Маблунгом метаморфозы Тифанто не ограничились. Вскоре автор вычеркивает в «Сказании о Тинувиэль» и остальные упоминания этого имени, заменяя их на «Дайрон».
Под этим именем наш великий флейтист фигурирует и в «Лэ о Лейтиан», правда, теперь он уже не брат Тинувиэли (которая стала единственным ребенком), а просто один из эльфов короля.
Толкин многократно использовал в отношении этого персонажа имя «Дайрон» и много позже, пока, корректируя «Серые Анналы» (видимо, в 1958 г.), не исправил написание на «Даэрон» («История Средиземья», том X, с. 47, 106, том XI, с. 110).

К слову, Тинфанг является редким исключением, будучи охарактеризован в тексте раннего периода как наполовину фэй, наполовину эльф (что объяснимо, учитывая его происхождение как литературного персонажа, описанное выше). Впоследствии потомки воплощенных майар назывались Толкином так же, как и те, чей облик принимал тот или иной дух: потомки Торондора названы орлами, Унголиант – пауками, Драуглуина – волками (волколаками); аналогичная ситуация с болдогами (орки) и меарас (кони).

Ракса · 20 Июн 2017

Уважаемый H.K я действительно восхищена проведенной вами работой, в отношении проедпосылок этой легенды. Возможно это даже облегчит понимание того что я хочу сказать ниже.
Во-первых хочу заострить внимание на том основной проблемой всех посмертных изданий Дж.Р.Р. Толкина стало то что Кристофер не видел основы, в отличие от Толкина старшего. Приведу его собственные слова по этому поводу "Разумеется, сей самонадеянный замысел сформировался не сразу. Сперва были просто истории. Они возникали в моем сознании как некая «данность», и по мере того, как они являлись мне по отдельности, укреплялись и связи. Захватывающий, хотя и то и дело прерываемый труд (тем более что, даже не говоря о делах насущных, разум порою устремлялся к противоположному полюсу и сосредотачивался на лингвистике); и однако ж мною всегда владело чувство, будто я записываю нечто, уже где-то, там, «существующее», а вовсе не «выдумываю»." (Из письма Дж. Р. Р. Толкина к Мильтону Уолдману, 1951).
Сыну оставалось только опираться на сделанные отцом записи. Которые были во многом запутаны, по причине того что являлись по сути только заготовками, черновиками если угодно, причем неоднократно периписанными. Толкину старшему вообще я полагаю было свойственно для каждого персонажа (места) придумывать неысколько имен (названий) сразу, намериваясь, скорее всего, в последствии выбрать наиболее подходящее. Как собственно и было в "Хоббите..." и "ВК".
Да вообще сравнивание повествование того что было издано при жизни Дж. Торкина и прозднейших изданий сразу бросается в глаза не однородность призведений. Позднейшие как бы утратили живость, что-ли. По моему даже имея в распоряжении все материалы Кристоферу не удалось достирнуть плавности изложения свойственной его отцу. Как говориться "Природа на детях отдыхает".

Во-вторых я очень сожалею о том что Толкин старший не успел за время своей жизни довести до ума "свои истории". Ведь попытка издать "Сильмариллион" вместе с "ВК" успехом не увенчалась. Издатель "зарезал" текст, скорее всего, по причине не достаточной проработанности. Короче говоря рукопись была сырой. Впрочем привести ее в удобоваримый вид Профессору ее так и не удалось. Кристофер конечно намекает в придесловии к первому изданию, что отец просил его закончить этот титанический труд. Но это по словам самого Кристофера, как же было на самом деле остается только предполагать.

Ну и в-третьих предлагаю подумать сколько заплатил издатель (а главное заработал сам) за "Сильмариллион" и и последующие книги (которых было более десятка). Сумма вероятно была не маленькая, даже если не считать отчисления прокатчиков. "Ничего личного, только бизнес".
Хотя личные мотивы у Толкина младшего тоже были. Писательская слава отца покоя, то не давала.

H.K · 20 Июн 2017

<продолжение "Сказания о Тинувиэль" в переводе С. Лихачевой>

Столь страшно стало Тинувиэль, когда коты оставили ее там, что минуту стояла она неподвижно, не в состоянии пошевелиться; но очень скоро привыкнув к темноте, она огляделась и заприметила люк с широким наружным уступом, и вспрыгнула на него, ибо высота была небольшой, а эльфийская дева отличалась ловкостью и проворством. Заглянув внутрь, ибо люк был открыт настежь, она разглядела кухни с высокими сводами, и огромные очаги, где пылал огонь, и тех, что изо дня в день трудились там – по большей части то были коты, но, глядь! у одного из огромных очагов склонился перепачканный сажей Берен; и Тинувиэль сидела и рыдала, но до поры не осмелилась ни на что. А тем временем в зале раздался вдруг резкий голос Тевильдо:
– Нет, куда, во имя Мелько, запропастилась эта сумасбродная эльфийка, – и Тинувиэль, заслышав это, прижалась к стене, но Тевильдо, заприметив ее там, где устроилась она, воскликнул:
– Вот пташка и перестала петь; слезай, или я сам достану тебя; ибо смотри мне, я не позволю эльфам искать встречи со мной смеха ради.
Тогда отчасти в страхе, а отчасти в надежде, что звонкий ее голос донесется даже до Берена, Тинувиэль заговорила вдруг очень громко, рассказывая свою историю так, что эхо зазвенело в залах; но молвил Тевильдо:
– Тише, милая девушка, если дело это являлось тайной снаружи, незачем кричать о нем внутри.
Тогда воскликнула Тинувиэль:
– Не говори так со мною, о кот, будь ты даже могущественнейший Владыка Котов, ибо разве я – не Тинувиэль, Принцесса Фэери, что свернула с пути, дабы доставить тебе удовольствие?
При этих словах, – а она прокричала их еще громче, чем прежде, в кухне послышался страшный грохот, словно внезапно уронили гору металлической и глиняной посуды, и Тевильдо зарычал:
–Не иначе как опять споткнулся этот бестолковый эльф Берен, избавь меня Мелько от такого народа, – но Тинувиэль, догадавшись, что Берен услышал ее и сражен изумлением, позабыла о страхах и более не жалела о своей дерзости. Тевильдо, однако же, весьма разгневался на ее заносчивые слова, и, не будь он расположен сперва узнать, что за пользу сможет извлечь из ее рассказа, плохо пришлось бы Тинувиэль. Воистину с этой самой минуты подвергалась она великой опасности, ибо Мелько и все его вассалы почитали Тинвелинта и его народ вне закона, и весьма радовались, если удавалось поймать кого-то из лесных эльфов и в полной мере явить свою жестокость; потому великую милость заслужил бы Тевильдо, если бы доставил Тинувиэль к своему повелителю. И впрямь, едва назвала она себя, именно так и вознамерился Тевильдо поступить, как только покончит со своим собственным делом; но воистину рассудок его был усыплен в тот день, и кот забыл подивиться, почему это Тинувиэль устроилась наверху, взобравшись на приступку люка: да и о Берене больше не вспоминал, ибо мысли его заняты были только рассказом Тинувиэль. Потому молвил Тевильдо, скрывая свой злобный замысел:
– Нет же, госпожа, не гневайся; промедление разжигает мое нетерпение; ну начинай же рассказ, что приготовила ты для моих ушей ибо я уже насторожил их.
И отвечала Тинувиэль:
– Есть тут огромный зверь, злобный и дикий, по имени Хуан, – при этом имени Тевильдо выгнул спину, шерсть его поднялась дыбом, по ней пробежали искры, а в глазах вспыхнуло алое пламя.
– И кажется мне неладным, – продолжала девушка, – что такому чудищу дозволено осквернять присутствием своим лес столь близко к обители могущественного Князя Котов, владыки Тевильдо.
Но Тевильдо отвечал:
– Не дозволено ему это, и является пес сюда не иначе как украдкой.
– Как бы то ни было, – молвила Тинувиэль, – сейчас он здесь, однако сдается мне, что, наконец, с ним можно покончить; ибо шла я тут через леса и увидела огромного зверя, что, стеная, лежал на земле, словно сраженный болезнью; и глядь! – то был Хуан, во власти злобных чар либо недуга; и сейчас пребывает он, беспомощный, в долине, менее чем в миле к западу через лес от твоих чертогов. Может быть, и не стала бы я тревожить этим известием твой слух, если бы чудовище, едва приблизилась я, дабы помочь ему, не зарычало на меня и не попыталось укусить; сдается мне, что подобное существо вполне заслуживает своей участи.
Все, что рассказала Тинувиэль, являлось великой ложью, подсказанной ей Хуаном, ибо девы эльдар во лжи не искушены; однако не слыхала я, чтобы впоследствии кто-либо из эльдар ставил подобный обман в вину ей либо Берену; не виню и я их, ибо Тевильдо был злобным зверем, а Мелько превосходил жестокостью всех живущих на земле; и Тинувиэль, оказавшись в их власти, подвергалась страшной опасности. Тевильдо, однако, сам опытный и искусный лжец, столь глубоко постиг изворотливость и коварство всех зверей и прочих живых существ, что зачастую не знал, верить ли тому, что слышит, или нет; и склонен был не верить ничему, кроме того, во что поверить хотелось, – так случалось ему бывать обманутым и более правдивыми. Рассказ же о Хуане и его беспомощном состоянии столь порадовал Тевильдо, что кот не склонен был усомниться в его истинности и твердо вознамерился по крайней мере проверить слова гостьи; однако поначалу он изобразил безразличие, заявив, что незачем было окружать такой тайной дело столь пустячное; вполне можно было говорить о нем и снаружи, без особых церемоний. На это отвечала Тинувиэль, что не подозревала прежде, будто Тевильдо, Князь Котов, не ведает о том, насколько тонок слух Хуана: уши пса улавливают самый слабый звук на расстоянии лиги, а уж голос кота различают дальше любого другого звука.
И вот Тевильдо попытался выведать у Тинувиэль, притворившись, что не верит ее рассказу, где именно находится Хуан, но девушка отвечала уклончиво, видя в том свою единственную надежду ускользнуть из замка; и наконец любопытство одержало верх в Князе Котов, и он, угрожая Тинувиэль всевозможными карами в случае обмана, призвал к себе двух своих танов, одним из которых был Ойкерой, жестокий и воинственный кот. И вот все трое пустились в путь вместе с Тинувиэль; она же сняла свое волшебное черное облачение и свернула его так, что, невзирая на величину и плотность, оно показалось меньше самого крошечного платка (это она умела); так Тинувиэль доставлена была вниз по террасам на спине Ойкероя без каких-либо неприятностей и сонливость не овладела котом. И вот, крадучись, двинулись они через лес в том направлении, что выбрала Тинувиэль; и вот уже Тевильдо чует пса, шерсть у кота встает дыбом, он бьет своим пышным хвостом, и взбирается на высокое дерево, и сверху вглядывается в долину, на которую указала Тинувиэль. Там и в самом деле видит Тевильдо огромного пса Хуана, что распростерся на земле, стеная и скуля, и, ликуя, поспешно спускается Тевильдо, и в нетерпении своем вовсе забывает о Тинувиэль, что, весьма испугавшись за Хуана, укрылась в зарослях папоротника. Тевильдо и два его спутника задумали спуститься в ту долину с разных сторон, и наброситься внезапно на Хуана, застав его врасплох, и убить его; или, если тот совсем обессилен недугом, поразвлечься и помучить его. Так и поступили коты, но, едва прыгнули они на Хуана, пес вскочил и громко залаял, и челюсти его сомкнулись на хребте кота Ойкероя у самой шеи, и Ойкерой испустил дух; второй же тан, завывая, проворно взобрался на вершину раскидистого дерева; так Тевильдо оказался лицом к лицу с Хуаном. Такая встреча не пришлась по душе Князю Котов; но Хуан бросился на него слишком стремительно, чтобы тот успел удрать; и в долине закипела яростная битва; ужасный шум производил Тевильдо, но, наконец, Хуан вцепился ему в горло; тут-то кот и распростился бы с жизнью, если бы его когтистая лапа, которой он размахивал вслепую, не угодила Хуану в глаз. Тогда Хуан залаял, и Тевильдо, гнусно завизжав, с усилием вывернулся, освободился и, последовав примеру своего спутника, вспрыгнул на высокое дерево с гладким стволом, росшее поблизости. И вот, невзирая на серьезную рану, Хуан скачет под деревом, оглушительно лая, а Тевильдо проклинает его, осыпая сверху злобными словами.
Тогда молвил Хуан:
– Эй, Тевильдо, вот что скажет тебе Хуан, которого задумал ты поймать и убить, беззащитного, словно одну из тех жалких мышей, на которых привык охотиться, – можешь остаться навсегда на своем одиноком дереве и истечь кровью – или же спускайся вниз и отведай еще раз моих зубов. Но если ни то ни другое не по душе тебе, тогда ответь мне, где Тинувиэль, Принцесса Фэери, и Берен, сын Эгнора, ибо они мои друзья. Пусть же они послужат твоим выкупом, – хотя это и означает оценить тебя много дороже, нежели ты заслуживаешь.
– Что до проклятой эльфийки, она, дрожа от страха, прячется вон там, в папоротниках, если слух мой не обманывает меня, – отвечал Тевильдо, – а Берена, сдается мне, изрядно исцарапал повар мой Миаулэ в кухнях замка за неуклюжесть его час тому назад.
– Пусть же отдадут их мне целыми и невредимыми, – потребовал Хуан, – а ты можешь вернуться в свои чертоги и зализывать раны – никто не причинит тебе вреда.
– Уж будь уверен, тан мой, тот, что здесь, со мною, приведет их к тебе, – откликнулся Тевильдо, но Хуан зарычал:
– Ага, и приведет к тому же все твое племя, и полчища орков, и все напасти Мелько. Нет, я не так глуп, лучше ты дай Тинувиэль какой-либо знак, и она отправится за Береном – или ты останешься здесь, если это тебе не по душе.
Тогда пришлось Тевильдо сбросить вниз свой золотой ошейник – знак, с которым ни один кот не посмеет обойтись без должного почтения, но отвечал Хуан:
– Нет же, еще одно потребую я от тебя, ибо этот знак заставит весь народ твой всполошиться и отправиться на розыски своего повелителя.
Тзвильдо же именно на это и рассчитывал. Но в конце концов усталость, голод и страх взяли верх над гордыней кота, князя в услужении Мелько, и он открыл тайну кошачьего рода и заклятия чар, доверенных ему Мелько; то были волшебные слова, скрепляющие воедино камни его гнусного замка; при помощи этих чар Тевильдо подчинял своей воле всех котов и кошек, наделяя их злобным могуществом превыше того, что отпущено им изначально; ибо давно уже говорилось, что Тевильдо – злобный фэй в образе зверя. Потому, едва Тевильдо произнес слова заклятий, Хуан расхохотался так, что в лесах зазвенело эхо, ибо он знал, что владычеству котов настал конец.
И вот Тинувиэль с золотым ошейником Тевильдо поспешила назад, к самой нижней террасе у врат, и, стоя там, звонким голосом произнесла слова заклятий. И тут же, глядь! – в воздухе раздался кошачий визг, замок Тевильдо содрогнулся, и оттуда хлынули сонмища его обитателей, что уменьшились до крошечных размеров; и испугались они Тинувиэль; она же, размахивая ошейником Тевильдо, обратилась к ним, свято веря в силу слов, названных Князем Котов Хуану в ее присутствии; и коты в страхе преклонились перед нею. И молвила она:
– Пусть приведут всех эльфов и детей человеческих, что заключены в этих чертогах, – и глядь! – привели Берена; других же рабов там не было, кроме одного только Гимли, престарелого нома; в рабстве ослеп он и согнулся его стан, но мир не знал слуха острее, чем у него, как поется во всех песнях. Гимли вышел, опираясь на палку, поддерживаемый Береном; Берен же, изможденный, одетый в лохмотья, в руке сжимал огромный нож, каковой схватил в кухне, опасаясь нового бедствия, едва содрогнулся замок и раздался кошачий визг. Когда же завидел он Тинувиэль, стоящую среди кошачьих полчищ, что отпрянули от нее в страхе, и заприметил роскошный ошейник Тевильдо, Берен, до крайности потрясенный, не знал, что и думать. Тинувиэль же обрадовалась и молвила:
– О Берен из-за Холмов Горечи, не потанцуешь ли теперь со мною – только не здесь?
И она увела Берена, и все коты подняли вой и визг; так что даже Хуан и Тевильдо в лесу услышали их; но ни один зверь не посмел преследовать Тинувиэль и Берена и не причинил им вреда, ибо котами овладел страх, а чары Мелько оставили их.
Впрочем, котам пришлось об этом весьма пожалеть, когда Тевильдо возвратился домой в сопровождении своего дрожащего спутника, ибо гнев Тевильдо был ужасен: Князь Котов бил хвостом и наносил удары всем стоящим поблизости. Хоть это и покажется безрассудством, пес Хуан, когда Берен и Тинувиэль вернулись в долину, позволил злобному Князю Котов уйти восвояси, не причинив ему вреда; однако пес надел себе на шею великолепный золотой ошейник, и это разозлило Тевильдо сильнее, нежели все прочее, ибо великая волшебная сила и могущество заключены были в том украшении. Не слишком-то радовался Хуан, сохранив Тевильдо жизнь, но отныне и впредь не опасался он котов, и все кошачье племя с тех самых пор при виде собак обращается в бегство, и все псы презирают котов с того самого дня, когда Тевильдо подвергся унижению в лесах близ Ангаманди; Хуан же не свершал подвига более великого. В самом деле, впоследствии, выслушав рассказ о происшедшем, Мелько проклял Тевильдо и его племя и изгнал их; с тех пор нет у них ни повелителя, ни хозяина, ни друга; и голоса их звучат как стон и визг, ибо в сердцах их – горечь одиночества, и тоска утраты, и лишь тьма царит там, и ни проблеска добра.
Однако в то время, о котором идет речь в нашем рассказе, более всего Тевильдо жаждал захватить Берена и Тинувиэль и убить Хуана, чтобы вновь обрести утраченные чары и волшебную силу, ибо великий страх испытывал кот перед Мелько и не смел искать помощи своего господина и признаться в своем поражении и в том, что выдал секрет заклятий. Не подозревая о том, Хуан опасался этих мест и весьма страшился, что весть о происшедших событиях достигнет слуха Мелько – а Мелько узнавал почти обо всем, что случалось в мире; потому Тинувиэль и Берен вместе с Хуаном ушли далеко прочь и весьма сдружились с ним, и, живя в лесу, Берен вновь обрел силы, и забыл о рабстве, и Тинувиэль полюбила его.
Однако жизнь одинокая, суровая и дикая стала их уделом, ибо не видели они лица ни эльфа, ни человека, и Тинувиэль с течением времени сильно затосковала по матери своей Гвенделинг и нежным волшебным песням, что певала та своим детям, когда в лесной чаще у древних чертогов сгущались сумерки. Нередко Тинувиэль мнилось, будто на светлых полянах‚ где жили скитальцы, она слышит флейту своего брата Дайрона, и тяжело становилось у нее на сердце. Наконец, сказала она Берену и Хуану:
– Я должна вернуться домой, – и душа Берена омрачилась тоскою, ибо ему полюбилась жизнь в лесу среди псов (к тому времени многие другие присоединились к Хуану), но только чтобы Тинувиэль была рядом.
Однако же отвечал он:
– Никогда не смогу я возвратиться с тобою в земли Артанора, – не смогу я и после прийти повидаться с тобою, милая Тинувиэль, иначе как с Сильмарилем; но этого теперь не дано мне свершить, ибо разве не бежал я из чертогов Мелько, разве не подвергаюсь самой жестокой опасности, если кто-либо из его прислужников выследит меня?
Так сказал Берен, скорбя сердцем при мысли о разлуке с Тинувиэль: ее же душа разрывалась надвое: невыносимой казалась ей мысль о том, чтобы покинуть Берена, но и вечно жить вот так, в изгнании, казалось невозможным. Потому долго молчала она, погруженная в печальные мысли, Берен же, сидевший рядом, наконец, сказал:
– Тинувиэль, одно только остается нам – пойдем же добудем Сильмариль, – и тогда Тинувиэль обратилась к Хуану и просила его помощи и совета; пес выслушал ее весьма угрюмо и счел эту затею полным безрассудством. Однако, в конце концов, Тинувиэль выпросила у него шкуру Ойкероя, убитого псом в поединке на поляне; Ойкерой же был весьма могучим котом; и Хуан унес эту шкуру с собой в качестве трофея.
И вот Тинувиэль призывает на помощь все свое искусство и волшебство фэери, и зашивает на Берене эту шкуру, и придает Берену обличие огромного кота; и учит его, как следует сидеть и вытягиваться на земле, ступать, и скакать, и бегать по-кошачьи, пока, наконец, при виде этого у Хуана не начала вставать дыбом шерсть, чему немало смеялись Берен и Тинувиэль.
Однако так и не научился Берен визжать, завывать и мурлыкать подобно любому из живущих на земле котов, и не удалось Тинувиэль пробудить свет в мертвых глазницах кошачьей шкуры:
– Но придется нам с этим примириться, – сказала она, – да и выглядишь ты, как кот весьма благородный, если только попридержишь язык.
Тогда Берен и Тинувиэль распрощались с Хуаном и отправились в чертоги Мелько, не слишком утомляя себя путешествием, ибо Берену было крайне неудобно и жарко в пушистой шкуре Ойкероя; а на душе у Тинувиэль давно уже не бывало так весело, и она гладила Берена, либо дергала его за хвост, а Берен злился, потому что не получалось у него хлестнуть в ответ хвостом так яростно, как бы ему того хотелось. Наконец, однако, приблизились они к Ангаманди, как подсказали им грохот и подземный гул, и звон могучих молотов десяти тысяч кузнецов, ни на минуту не прекращающих своей работы. Уже недалеко были чертоги скорби, где рабы-нолдоли трудились, изнемогая, под присмотром орков и горных гоблинов; столь непроглядная тьма и мрак царили там, что сердца путников дрогнули, Тинувиэль же вновь облачилась в темные одежды непробудного сна. Отвратительные врата Ангаманди сработаны были из железа, утыканы ножами и шипами, а перед ними разлегся огромнейший из волков, что когда-либо рождались на свет, сам Каркарас Ножеклык, не знающий сна; и Каркарас зарычал при приближении Тинувиэль, на кота же не обратил особого внимания, ибо котов почти не принимал в расчет: они постоянно шныряли туда-сюда.
– Не рычи, о Каркарас, – молвила Тинувиэль, – ибо иду я повидать владыку Мелько, а свитой мне этот тан Тевильдо.
Темное одеяние скрывало ее сверкающую красоту, и Каркарас не особенно встревожился, однако же приблизился по обыкновению своему, дабы принюхаться к ней: а дивное благоухание эльдар одежды скрыть не могли. Потому тотчас же закружилась Тинувиэль в волшебном танце и встряхнула перед его взором темными складками своего покрывала, так, что лапы волка подкосились, сонливость овладела им, он повалился набок и уснул. Но Тинувиэль не останавливалась до тех пор, пока зверь не погрузился в глубокий сон и не пригрезились ему славные охоты в лесах Хисиломэ, когда он был еще волчонком; только тогда Берен и Тинувиэль вступили под сень черных врат и, пройдя вниз по извивам бесконечных, одетых во мрак переходов, предстали, наконец, перед лицом самого Мелько.

<продолжение следует>

Берен и Лютиэн

Loremaster

Elda

Князь Дол-Амрота

Loremaster

Elda

Гроза Форума

Elda

Князь Дол-Амрота

Владыка

Капитан

Elda

Капитан

Cледопыт

Капитан

Loremaster

Elda

киберэзотерик

Князь Дол-Амрота

киберэзотерик

Князь Дол-Амрота

киберэзотерик

Князь Дол-Амрота

киберэзотерик

Капитан

Elda

Капитан

киберэзотерик

Капитан

киберэзотерик

Капитан