Элементы религиозной истины в растворённом состоянии.
Сменив тему, мне хотелось бы порассуждать ещё об одной серии гапаксов <т.е. лишь единожды употреблённых слов> во «Властелине Колец», каждый из которых указывает, хотя и не очевидно, на религиозный подтекст романа. Ещё раз обратимся к письму Мильтону Уолдману, в котором Толкин, как широко известно, изложил свои взгляды на то, что мифы и волшебные сказки должны «отражать и содержать в растворённом состоянии элементы моральной и религиозной истины (или заблуждения), но только не эксплицитно, не в известной форме первичного "реального" мира», кроме того, прямое, явное включение христианства в такие произведения болезненно воспринималось Толкином как «пагубное» («Письма», с. 144 <№ 131>). Пару лет спустя, Толкин (что также широко известно) так описывал свой великий роман: «Разумеется, "Властелин Колец" в основе своей произведение религиозное и католическое; поначалу так сложилось неосознанно, а вот переработка была уже вполне сознательной. Поэтому я или не вкладывал, или решительно устранял из вымышленного мира практически все ссылки на "религию", на культы и обряды. Ведь религиозный элемент вобрали в себя сюжет и символика» (там же, с. 172 <№ 142>).
Сводя эти два утверждения воедино, мы должны были бы рассчитывать, что обнаружим христианские элементы на протяжении всего романа, не открыто, но «в растворённом состоянии» – то есть лишь в незначительных отсылках и намёках, тщательно скрытых то тут то там в большом объёме повествования. Стать частью этих элементов в растворённом состоянии – найдётся ли для гапаксов лучшее предназначение? Я ограничусь следующими немногими словами: holy ‘святой’, Underworld ‘Подземный мир’, hell-hawks ‘адские ястребы’, Overheaven ‘верхние небеса’, god ‘бог’.
Вот контекст у каждого из них во «Властелине колец»:
holy «Долгие годы утекли, подобно сладкому медовому напитку из чаш, в обширных чертогах, лежащих дальше, чем Запад, под синими сводами Варды, где звёзды дрожат в той песне, что поёт она, святой и подобающей королеве» («Властелин колец», книга II, глава 8, с. 378).
Underworld: «Они нарекли его Гронд, в память о древнем Молоте Подземного мира» («Властелин колец», книга V, глава 4, с. 828).
hell-hawks: «– Фарамир! Это же наш Фарамир! Это его рог! – воскликнул Берегонд. – Храброе сердце! Но как же он пробьется к Воротам, если эти мерзкие адские ястребы вооружены не только страхом?» («Властелин колец», книга V, глава 4, с. 809).
Over-heaven: «Названия всех звёзд и всех живых существ, и всю историю Средиземья, Верхних небес и Разлучающих морей, – рассмеялся Пиппин» («Властелин колец», книга III, глава 11, с. 599).
god: «Теоден […] держался на Снежногриве, как бог древних времён, даже как Ороме Великий в битве валар, когда мир был молод» («Властелин колец», книга V, глава 4, с. 838).
Начнём со «святой». Слово встречается лишь один раз, в толкиновском переводе песни, которую Галадриэль поёт Братству при их прощании с Лотлориэном. Слово переводит, частично, квенийский комплекс airetári-lírinen («святая и подобающая королеве песня»). В другом месте Толкин объясняет, что airë – это «святой», «титулование при обращении к валар и более великим из майар» («Слова», с. 67 <«Words, Phrases and Passages in Various Tongues in The Lord of the Rings» в «Parma Eldalamberon», вып. XVII>). Слово это здесь связывается с Вардой, Владычицей Звёзд, Эльберет, которую почитают эльфы. Та, к которой многократно обращаются с мольбой персонажи «Властелина колец», в романе она в наибольшей для нас степени близка к изначальной божественности, та, кто <здесь> присутствует, а не просто всплывает воспоминанием из отдалённого прошлого; или если не присутствует буквально, то по крайней мере, находится рядом, внимая к призывам о помощи и отвечая на них среди тьмы.
Следующий гапакс, «Подземный мир» <также имеет значение «Преисподняя»>, относится к Ангбанду, обиталищу Моргота в прошлые века. Следовательно, смысл, который несёт это слово, может казаться по меньшей мере столь же языческим, сколько имеющим отношение к христианскому аду. Но это именно то, что, как доказывал Толкин, следует делать авторам фэнтези: скрывать элементы христианской веры, не выставляя их напоказ. В этом случае, «Преисподняя» может относиться к аду вообще, приемлемому как для христиан, так и для язычников. Но мы знаем, что для Толкина, это было ещё и образом того подлинного ада, в который он верил. Употребив следующее слово, Толкин позволил себе несколько большую откровенность.
В сочетании «адские ястребы» <хэл-хоокс>, замечательном своим аллитерацией <повторением согласных> дисфемизме <грубом иносказании> Берегонда, употреблённом в отношении назгульских крылатых верховых животных, у нас имеется более явная отсылка к аду. И снова верно, что Толкин оставляет простор для псевдо-языческой интерпретации – даже самое поверхностное знакомство со средневековыми германскими преданиями проясняет это, с учётом множества когнатов <слов, имеющих общее происхождение>: древнеанглийское hell, древнескандинавское hel, древнефризское helle, древнесаксонское hellja, древневерхненемецкое hella и готское halja. Но со временем все эти слова подверглись христианизации, и Толкин мог бы осознавать, что теперь это слово несёт в себе отзвуки христианства.
Мы оказываемся в схожей ситуации с «Верхними небесами», одним из толкиновских употреблённых лишь однажды выражений, которое меня всегда особо привлекало. Само по себе слово «небо» появляется во «Властелине колец» многократно, но часто в утратившем религиозный смысл выражении «О небо!» <Good heavens!>. Родовое понятие «небо» («небеса») также встречается, но обычно относится лишь к небосводу или открытому космическому пространству. «Верхние небеса» – случай особый, и как таковой заслуживает того, чтобы его использовали осторожно – фактически, лишь один раз. В руководстве по своей номенклатуре, которое Толкин подготовил для переводчиков, он пишет, что «Верхние небеса» – калька с квенийского «tar-menel ‘высокие небеса’ […], на которое навеяло древнескандинавское upphiminn» (Хаммонд и Скалл, с. 774)
Древнескандинавский термин, возможно, был одним из словечек, вертевшихся у Толкина на языке – слово бросается в глаза в эддической песни «Прорицание вёльвы» (помимо прочего) – но вряд ли уникально в средневековой германской мифологии. <…>
Схожим образом, «Прорицание вёльвы» представляет upphiminn и miðgarðr <срединная земля> в тесной увязке.
Толкин, хотя и несомненно не мог полностью заимствовать его в свою космологию, чувствовал, что очень уместно вставить хотя бы одно упоминание о «верхних небесах» во «Властелин колец». И несмотря на то, что есть все основания для языческого прочтения, невозможно игнорировать подтекст, что «Верхние небеса» являются «истинными Небесами», то есть христианским раем, возвышающимся над ставшим общим местом и получившим светский смысл употреблением слова «небеса», которое иначе ухудшило бы роман. Мне следует добавить ещё и то, что очень уместно было вложить этот любопытный гапакс в уста весьма любопытного Пиппина.
И наконец, «бог». Не БОГ в единственном числе, написанное заглавными буквами. Нет, Толкин не заходит настолько далеко (хотя в его легендариуме явственно существует такой единственный Бог, это остаётся за рамками «Властелина колец»). Это «бог», один из многих; более того, этот бог представлен имеющим меньшую значимость путём написания его со строчной буквы, и ещё более затушёвывается сравнением: Теоден «КАК бог древних времён» (выделение добавлено). Здесь нет реальных богов, присматривающих за полем битвы; это не «Илиада». Тем не менее, реальный бог в этом предложении называется: Ороме-Охотник. Это одно из очень немногих прямых указаний на валар (исключая частые обращения к Эльберет), и единственное, в котором используется слово «бог». Действительно, до этого Толкин очень тщательно избегал этого слова, и не будет использовать его повторно, так почему же здесь, почему сейчас? Ответ, вероятно, заключается в том, что изображение появления Теодена у Минас Тирита представляет собой средоточие силы и величия во всей Войне Кольца. Это момент, в котором культура, в борьбе за само своё существование оказавшаяся перед превосходящими силами зла, в крайней степени нуждается в Боге, и Толкин даёт нам это почувствовать. Это самый опасный и страшный момент, и Толкин пишет именно то, чего будет достаточно – ни буквой больше! – чтобы внушить мысль об обращении к вере в высшую силу. Баланс, который установил Толкин, совершенен. Для меня последний абзац «Дороги рохиррим» – одно из наиболее сильных мест во всех произведениях Толкина.
(c) Джейсон Фишер. Перевод: НК.
